Привет, Ангел - Глафира Душа

С Ритой он, правда, отдыхал по-настоящему. Поэтому контроль, если и был, то эпизодический, чтобы осознавать, что оба живы, дышат, что никто не потерял сознание и не упал в обморок.

Так вот. Обычно Рита была настолько вовлечена в любовный процесс, что даже лицо ее менялось. Оно было расслаблено-умиротворенным, счастливым, безвольным. Глаза, как правило, закрыты. Но даже если и открыты изредка, то взгляд блуждал, не фиксируясь ни на чем. Она явно парила в состоянии наслаждения.

А в этот раз он увидел ее глаза. Жесткий, прямой, холодный взгляд. И он не смог дальше. Остановился. Он понял, что она не хочет его. Так не хочет. Он, конечно, может ее заставить, но он желает, чтобы она его хотела. Ему хотелось гибкости ее движений, блаженной полуулыбки, горячих ладоней… Ему нужны ее порывистые объятия, бесстыдный шепот, сбившееся дыхание… Ему необходим трепет ее тела, испарина между грудей и бесконечное «еще! еще! еще!», от которого он просто сходил с ума…

А вместо этого – жесткий взгляд, негнущаяся спина, холодные пальцы и сжатые губы.

Да что он творит сегодня?! Рита отстранилась от него, молча прошла в ванную, включила воду. Хотела расплакаться, потом передумала. Что толку? Слезами здесь не поможешь. А ситуацию надо спасать.

Плохо Алексею. Чувствует она, что плохо. И пусть не ее это дело, но она любит его, и не стоит ей на него обижаться, и не надо усугублять и без того непростую картину их отношений.

Она отмерила нужное количество капель ароматического средства, легла в ванну, позвала тихо:

– Леш, иди сюда.

Он услышал. Пришел. Лег к ней в воду. На сей раз он был не просто ласков. Он источал нежность всем своим существом. Он целовал пальцы ее ног. Он гладил ее волосы. Он шептал извинения так искренне и страстно, что она не могла долго сопротивляться. Да, честно говоря, и не хотела…

…Видимо, ароматическая ванна сделала свое дело. Потом удался и второй сюрприз – с эротической новинкой. Вполне даже удался! Вечер выровнялся, выправился… Вечер был спасен.

Однако никогда уже Рита не могла забыть его звериный оскал и маниакальность насильственного порыва. А ему до сих пор в долгие часы бессонницы являлись ее полные осуждения глаза. Глаза, в которых не было желания.

…Как-то незаметно, очень постепенно, мягко и незатейливо, но отношения Марины с Максимовым начали развиваться. Сначала он у нее побывал в гостях. Потом они попали на концерт. Затем начали созваниваться. И если поначалу для звонков они искали какую-то причину – поблагодарить, справиться о новых выступлениях любимых артистов, снова поблагодарить, – то со временем звонки превратились в каждодневную процедуру. Они болтали, как подростки, подолгу, с упоением, с интересом. Иногда Марина ловила себя на мысли, что она ведет себя как девчонка: ждет звонка, бежит к телефону сломя голову, переживает, если по каким-то причинам общения не случилось. Не хватает еще поцелуев в подъезде и записочек в двери. А так – ну полная иллюзия подросткового возраста. Хотя теперь уже записочки полноценно заменены ЭСЭМЭС-ками, а что до поцелуев, то не все ли равно – в подъезде, в автомобиле или в каком другом месте… Просто если уж мысль дошла до поцелуев, значит, понятно: он ей нравится, она его хочет и, похоже даже, что она влюбилась.

Ну как тут не поверить классику, что «любви все возрасты покорны». Недаром же она себя сравнивает даже не со своей двадцатичетырехлетней дочерью, а с пятнадцатилетней пацанкой.

Марина вспомнила свою первую любовь, хулиганистого Витьку из соседнего двора, с которым у нее случился первый в ее жизни роман, и поняла, что ничего не изменилось, что проявления влюбленности абсолютно те же, что тогда – почти в детстве, что сейчас – в самой настоящей зрелости. И хотя ничего серьезней звонков в их отношениях с Максимовым пока не было, Марина чувствовала: этот мужчина сможет завладеть ее сердцем. А судя по тому, что инициатором звонков был, как правило, он, Марина позволяла себе надеяться на взаимность.

Отношения с супругой у Максимова разладились давно. Года три, а то и четыре жили они под одной крышей, но совершенно порознь. В трехкомнатной квартире у каждого члена семьи было по комнате. Самая большая – у Максимова, средняя – у сына, двадцатисемилетнего оболтуса Дмитрия, и маленькая – у жены Людмилы. Не такая уж она, впрочем, маленькая и была. Четырнадцать метров плюс лоджия. Так что никто себя не считал ни обиженным, ни притесненным. Кухня, понятное дело, одна на всех, так же как и ванная, и стиральная машина, и плита, и холодильник. Бывало, что и ужинали вместе, но это, скорее, было исключение, чем правило. У каждого – своя жизнь, свой режим. У каждого замки в дверях, как в коммуналке…

Когда Максимов задумывался над своей семейной ситуацией, она казалась ему ужасной. Хотя, с другой стороны, все привыкли. А какой выход? Разменяться на три квартиры – нереально. Купить каждому по отдельному жилью – таких средств пока не было. Вот и приходилось жить по-соседски в ожидании лучших времен.

Максимов во времена работы у Алексея Георгиевича получал зарплату более чем приличную. Он смог купить себе хороший автомобиль и начинал собирать деньги на отдельную квартиру. Подумывал и о кредите. Однако с трагической гибелью шефа ситуация резко изменилась. Работать-то он смог устроиться в другое охранное агентство, где и заработки были стабильные, и отношения с руководством неплохие, но взять кредит он уже не решался. Никакой уверенности в завтрашнем дне у него не было. Вон что случилось с боссом… Какая уж тут уверенность?! А какой мужик был! Напористый, сильный, волевой, беспощадный! И удачливый! И все равно в какой-то момент не повезло. Хотя, если честно, большие сомнения были у Максимова в отношении гибели Алексея Георгиевича. Слишком уж умен, чтобы допустить оплошность! Слишком изворотлив, чтобы позволить себе попасться в чью-то ловушку. Слишком везуч, чтобы на пике жизненного успеха уйти навсегда. Но сомнения свои Максимов держал при себе, не решаясь делиться ими ни с бывшими сослуживцами, ни с друзьями, ни со следователем, который вел уголовное дело.

Прошло уже больше полугода. Интерес к этому вопросу пропадал, и Максимов все реже и реже вспоминал о прошлой работе.

А что касается сына, то Дмитрием своим он был крайне недоволен. Да и чем гордиться-то?! Единственный ребенок, а до ума, как говорится, они с женой его так и не довели. Высшее образование он, конечно, получил, но к жизни относился совершенно несерьезно. Какие-то ночные клубы, тусовки, сомнительного вида девицы, которые периодически ночевали у него в комнате… Это раздражало. Ну ладно бы только ночевали. Но они и курили, и выпивали, и громко смеялись, и подолгу занимали ванную комнату, и оставляли немытую посуду после себя на кухне.

Нет, так дальше терпеть Максимов не хотел! Не желал! Не собирался! Димка не задумывался о покупке собственного жилья. Его, видимо, и так все устраивало. Нет, от отдельной квартиры он бы не отказался, если бы ее ему подарили. Но самому решать этот вопрос не хотелось. Он прекрасно понимал, что отцу или матери (или обоим сразу) когда-нибудь надоест их коммунальное хозяйство, и они каким-то образом разрулят это дело. Его зарплаты хватало только на шмотки, рестораны и Интернет. Да, еще машину надо было содержать. Странно, но при всей своей разболтанности автомобиль Дмитрий любил и следил за ним весьма тщательно.