Последний побег - Трейси Шевалье

— Но ведь молчание везде одинаковое?

— Оно бывает разным. Есть просто молчание, а есть молчание глубокое и плодотворное. В Филадельфии я не сумела сосредоточиться. И не обрела мир и покой, который искала в тот день.

— Я полагала, квакеры в Филадельфии — самые что ни на есть отборные. Квакеры высшего сорта.

— Мы никогда так не считаем. Но…

Хонор замолчала. Ей не нравилось критиковать Друзей в присутствии других. Но уж раз начала, надо договорить до конца.

— Хотя молитвенный дом на Арк-стрит очень большой, но в Филадельфии много Друзей, и, когда мы с Грейс пришли, там осталось не так уж много свободных скамей. Мы с ней сели на свободные места, а нас попросили пересесть. Объяснили, что это скамья для черных.

— Для кого?

— Для чернокожих Друзей.

Белл удивленно приподняла брови:

— А что, среди квакеров есть цветные?

— Да. Я тоже об этом не знала. В тот день никто из них не пришел на собрание, и та скамья осталась пустой. А на других скамьях было тесно и неудобно.

Белл молча ждала продолжения.

— Меня удивило, что Друзья делят людей на черных и белых.

— И это тебе помешало обрести Бога в тот день?

— Возможно.

Белл усмехнулась и покачала головой:

— Ты такой нежный цветочек. Если квакеры утверждают, что все люди равны перед Господом, это вовсе не означает, что они равны друг перед другом.

Хонор опустила голову. Белл пожала плечами и снова взялась за газету.

— А я вот люблю хороший псалом. По мне, так оно всяко лучше молчания. — Она принялась напевать простенькую мелодию.

После обеда Белл попросила соседских мальчишек отнести вниз дорожный сундук Хонор, чтобы все было готово к прибытию Адама Кокса. Белл с Хонор ждали его в магазине. В воскресенье все лавки в городе были закрыты, но люди, прогуливавшиеся по площади, все равно заглядывали в витрины.

— Спасибо за помощь, — сказала Белл. — Теперь я все успеваю. Сейчас у меня все равно затишье до сентября, когда они примутся обновлять свои зимние капоры.

— Это тебе спасибо, что приютила меня.

Белл небрежно махнула рукой:

— Да не за что, милая. Вот что забавно: обычно я предпочитаю, чтобы рядом не было никого, но с тобой очень легко. Ты говоришь немного. Все квакеры такие же молчаливые, как ты?

— Сестра была вовсе не молчаливой. — Хонор стиснула руки, чтобы они не дрожали.

— В общем, приезжай ко мне в гости в любое время, когда захочешь. В следующий раз научу тебя делать шляпы. Кстати, чуть не забыла. У меня для тебя подарок. — Белл зашла за прилавок и сняла с полки серый с желтым капор, который Хонор дошивала вчера. — Для новой жизни тебе нужен новый капор. А этому капору нужно приключение. — Она протянула капор Хонор, а когда та не взяла, насильно вложила его ей в руки. — Это самое меньшее, чем я могу отблагодарить тебя за работу. И он тебе очень идет. Примерь!

Хонор неохотно сняла свой старый капор. Ей нравился этот серый оттенок, однако она сомневалась, что ей пойдет желтый цвет на ободке полей. Но, посмотревшись в зеркало на стене, Хонор с удивлением поняла, что Белл права. Бледно-желтый ободок будто светился, и казалось, будто само лицо тоже мягко светится.

— Вот видишь! — воскликнула Белл. — Поедешь в Фейсуэлл настоящей красавицей. И может, более современной барышней. У меня остались обрезки желтого… на подкладку уже не хватит, так что они мне без надобности. А вы, рукодельницы, шьющие одеяла, всегда собираете лоскутки.

* * *

Сначала Хонор решила, что Адам Кокс был с ней нелюбезен и холоден, потому что ему не понравился ее капор.

Услышав звук приближающейся повозки, они с Белл вышли на улицу. Хонор так разволновалась, что у нее разболелся живот. Ей было страшно при мысли, что уже очень скоро придется рассказать Адаму о смерти Грейс, стать свидетельницей его горя и вновь пережить свое собственное, однако она с нетерпением ждала встречи. Ей очень хотелось скорее увидеть знакомое лицо. Когда Адам, ехавший медленно и осторожно, остановился перед магазином, Хонор нетерпеливо шагнула ему навстречу — и замерла, наткнувшись, словно на стену, на его жесткий, застывший взгляд. Такой взгляд бывает у человека, который уносится мыслями далеко-далеко и не желает участвовать в том, что происходит вокруг. И еще ей показалось, будто Адам избегает смотреть ей в глаза. Тем не менее она сказала:

— Адам, я рада тебя видеть.

Он спустился с повозки. Хонор всегда удивляло, что Грейс выбрала этого человека себе в мужья. Высокий, немного сутулый, как многие лавочники, с висячими усами, в строгом темном костюме и в широкополой шляпе, он подошел к крыльцу и кивнул Хонор, но не обнял по-родственному, как если бы она была членом семьи. Он явно чувствовал себя неловко. И прежде чем произнес хоть слово, Хонор уже поняла, что это будет очень непростое воссоединение. Они были чужими друг другу. Их не связывало ничего, кроме скорбных обстоятельств и памяти о Грейс. Глаза защипало, но усилием воли Хонор все же сумела сдержать слезы.

— Я тоже рад тебя видеть, Хонор, — произнес Адам, но в его голосе не звучала радость.

— Спасибо, что приехал за мной, — промолвила она.

Белл наблюдала за ними, скрестив руки на груди. Она уже составила мнение об Адаме Коксе, но, будучи воспитанной, повела себя так, как пристало культурным людям.

— Смерть невесты — тяжелый удар. Примите мои искренние соболезнования, сэр, — сказала она. — Господь не дает нам легкой жизни, уж это точно. Уверена, вы позаботитесь о Хонор. Девушка пережила настоящий ад.

Адам молча посмотрел на нее.

— У нее золотые руки. Шьет лучше всех в этом городе, — добавила Белл. — Она очень помогла мне. Ну что ж, Хонор, теперь мы с тобой будем видеться нечасто… Оберлин ближе к Фейсуэллу, чем Веллингтон, и за покупками ты станешь ездить туда. С оберлинцами будь аккуратнее… у них обо всем есть свое мнение, и никаких других мнений они не признают. Если тебе это все надоест, возвращайся сюда — здесь для тебя всегда будет работа. Эй, это еще что такое? — Она увидела, что Хонор плачет.

Белл обняла ее так крепко, что у Хонор перехватило дыхание. Для такой худощавой женщины шляпница оказалась на удивление сильной.

* * *

Дорога на север от Веллингтона была шире той, по которой Хонор ехала с Томасом из Гудзона. Ближайшие к дороге деревья вырубили, и лес представлялся не таким угнетающим и давящим. Участки дикого леса все чаще сменялись фермерскими дворами, кукурузными и овсяными полями и обширными лугами, где паслись коровы. Впрочем, по случаю воскресенья дорога была пустынной.

Уже в пути Хонор узнала, почему Адам Кокс был таким мрачным. Не вдаваясь в подробности, он сообщил ей, что его брат Мэтью скончался три недели назад от чахотки — той самой болезни, из-за которой он, собственно, и позвал Адама в Огайо, поскольку сам не справлялся в лавке.