В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Таким образом, с того момента, как проект приказа был передан нашим штабом Йодлю, до выхода этого «предварительного распоряжения» прошло сорок восемь часов. Американцы тем временем прорвались в Авранш. Из сообщений, приходивших в ставку, не было до конца ясно, что путь окончательно открыт. Но на следующий день я собирался ехать на фронт в Нормандию и потому понимал, что необходимо лично получить инструкции по поводу планов Верховного командующего. До этих пор ОКВ время от времени посылало на фронт только офицеров связи. Я неоднократно просил у Йодля разрешения самому поехать на Запад и познакомиться с обстановкой, но он все время отказывал под тем предлогом, что, во-первых, Гитлер дважды встречался с двумя предыдущими главнокомандующими, а во-вторых, что фельдмаршал фон Клюге полностью в курсе намерений Верховного главнокомандующего. Эти аргументы быстро отошли на задний план в связи с постоянным ухудшением обстановки, а потом события 20 июля привели к тому, что мне опять пришлось отказаться от своих планов. Врачи не разрешали мне лететь из-за контузии, полученной во время взрыва. Наконец и это препятствие было преодолено, однако с условием, что мне не придется ходить пешком больше километра.

Поздним вечером 31 июля я уходил от Йодля, не получив ни одного четкого ответа на свои вопросы. Но эта поездка, больше чем любая другая, напоминала мне о роковой миссии Ганча (немецкий химик-органик) в битве на Марне в 1914 году, и потому я настаивал, что как представитель ОКВ должен обсудить все с главнокомандующим на Западе и ответить на все его вопросы. В результате в течение ночи с 31 июля на 1 августа меня устно инструктировал Гитлер, чего не случалось ни разу за все пять лет войны. Гитлер, как всегда, взял слово и начал с общей оценки обстановки на всех фронтах. В ней не было ничего нового для меня, и она была полезна лишь как общий фон для моих встреч на Западе. Когда Гитлер дошел до Нормандии, выяснилось, что, ненапуганный тем, что ситуация на грани взрыва, он по-прежнему держится за те инструкции, которые уже месяц как доказывают свою непригодность. Они сводились к следующему: «Цель остается прежней: удержать противника на плацдарме и там наносить ему серьезные потери, измотать его силы и окончательно уничтожить». За предупредительные меры в тылу зоны боевых действий на западе отвечает только ОКВ.

Дальнейшие вопросы задавать было бессмысленно. Даже те скудные инструкции, которые Йодль дал генералу Блюментриту днем, теперь явно устарели. В ходе разговора той ночью выяснилось, что будет сформирован «малый оперативный штаб» – не под началом главнокомандующего на Западе, а внутри ОКВ, другими словами, еще один штаб в штабе. Далее выяснилось, что он будет заниматься тем же, что и штаб главнокомандующего на Западе, но к тому же и приведением в порядок линии Зигфрида и увеличением ее протяженности до самой Голландии, включая Рур. Мимоходом, в качестве любопытного исторического факта, надо отметить, что, когда этот приказ вышел, он привел к всеобщим поискам ключей от фортов линии Зигфрида. Никто не знал, где они. Не помню, где и как их в конце концов нашли.

Сообщение, поступившее от главнокомандующего на Западе на следующее утро, 1 августа, для беспристрастного читателя не могло означать ничего другого, кроме как то, что противник успешно прорывается на открытое пространство Франции. Я присутствовал на дневном совещании, но, несмотря на столь критический момент, когда Йодль спросил Гитлера, не будет ли каких-то дополнительных инструкций для меня, мне было только со злостью сказано: «Скажите фельдмаршалу фон Клюге, чтобы следил за своим фронтом, не спускал глаз с противника и не оглядывался через плечо». Фельдмаршал фон Клюге сообщил, что его единственная цель – остановить прорыв, «безжалостно оголяя другие участки фронта». Несомненно, это стало главной причиной отсутствия дальнейших указаний, но, к сожалению, это было и слишком хорошо рассчитано на то, чтобы подкрепить уверенность верховной ставки и Гитлера в том, что бои в Нормандии можно продолжать неопределенно долго и в том же направлении, что и раньше.

Вскоре после полудня я вылетел из Восточной Пруссии в сопровождении только моего адъютанта капитана Генриха фон Перпоншера, офицера, который по личным и военным своим качествам отлично подходил для своей работы. Через несколько часов Йодль записал в своем дневнике:

«17.00. Фюрер разрешил мне прочитать доклад Кальтенбруннера о показаниях подполковника Хофакера относительно разговоров с К[люге] и Р[оммелем] (то есть об их участии в заговоре 20 июля).

Фюрер ищет нового главнокомандующего войсками на Западе. Собирается допросить Р[оммеля], как только тот будет здоров, а потом уволит его без долгих разговоров.

Фюрер спросил, что я думаю о В[арлимонте].

Фюрер в нерешительности, надо ли посылать Варл[имонта] на Запад. Я предлагал направить меня. Фюрер этого не хочет. Я указал на то, что отзывать В[арлимонта] было бы слишком грубым шагом, тогда он согласился не отменять его командировку. Я разговаривал с ним вечером, когда он садился на дозаправку в Тегензее»[271].

Ничего этого я не знал и потому сильно удивился, когда сразу же после посадки на аэродроме близ Мюнхена меня позвали к телефону переговорить с Йодлем. Указание, которое он дал мне, состояло в том, что во время встреч с офицерами на западе я должен «держать ухо востро насчет 20 июля». Что показалось мне невразумительным и не соответствующим ни моему положению, ни моей задаче. Только в мае 1945 года, когда мы оба находились в тюрьме, Йодль рассказал мне, посмеиваясь, но с нотой угрозы в голосе, что в тот вечер Гитлер потребовал отдать приказ о моем немедленном возвращении, указав такую причину: «Он выехал на запад, чтобы договориться с Клюге о новом покушении на мою жизнь». Тогда он (Йодль), оказывается, заявил, что, хотя я раньше и контактировал тесно с Генеральным штабом сухопутных войск (который считали одним из главных источников «заговора»), он не видит причины для подозрений. Однако он обещал не спускать с меня глаз во время моей поездки, насколько это возможно. Так что спустя девять месяцев я получил наконец объяснение, почему во время моего пребывания на западе, вопреки всем правилам, Йодль постоянно звонил мне по телефону, – и все закончилось тем, что я получил приказ немедленно вернуться.

Так случилось, что моя командировка в Нормандию происходила именно в момент величайшего кризиса. Было еще одно совпадение личного характера. Рано утром 2 августа я прибыл в Страсбург и согласно действовавшим инструкциям пересел там с самолета на автомобиль. В этот момент до меня дошло, что ровно тридцать лет назад в этот же день именно отсюда я уходил на Первую мировую войну девятнадцатилетним младшим офицером-артиллеристом.

Во второй половине дня я встретился в Сен-Жермен с начальником штаба главнокомандующего на Западе, а вечером в Ла-Рош-Гийон – с Клюге и его штабом. Ни обстановка, ни наши цели там не изменились. Однако 3 августа примерно в семь утра фельдмаршал попросил меня встретиться с ним, и состоявшаяся беседа имела далеко идущие последствия. Из верховной ставки только что поступил приказ предпринять из района восточнее Авранша мощную контратаку с целью вернуть позиции на побережье и таким образом замкнуть кольцо на юге Нормандии.