Охота полуночника - Ричард Зимлер

Лили, бабушка Блу и все остальные по-прежнему остаются в рабстве.

Разумеется, все они включены в мои списки. Морри написала Лили, что у нас все в порядке и мы по ней очень скучаем. Надеюсь, она нашла кого-нибудь, кто прочитал бы ей это послание.

Когда я понял, что едва ли вернусь в скором времени в Порту, я написал длинные письма Бенджамину, Гилберту, Луне, Эгидио и даже бабушке Розе. Луна часто посылает мне рисунки цветов, а я ей в ответ — портреты жителей Нью-Йорка.

Однажды, в сентябре тысяча восемьсот двадцать четвертого года на почту пришла рукопись от Бенджамина с названием «О скрытом значении рабства», посвященная мне. Там он приводил цитаты из Торы, чтобы доказать пагубное влияние рабства и его принадлежность к гибнущему миру. Нижние Царства скидывают кожу, подобно змее, готовясь вознестись к Высшим Царствам. Истинное зло заключается в том, что «рабство удерживает наш дух от самонаполнения, от вознесения к небесам внутри каждого из нас и от единения с Господом. Этот позор должен быть уничтожен, если мы желаем создать мир, достойный Мессии».

В сопроводительном письме Бенджамин написал, что политическая ситуация в Португалии стала более стабильной, однако он предвидит в недалеком будущем гражданскую войну между сторонниками конституции и монархистами.

В одном из своих писем я сообщил ему, что видел Берекию Зарку, когда стоял на пороге жизни и смерти во время нашего бегства из Ривер-Бенда. Он ответил, что силы подлинных иудейских мистиков очень велики, и даже путешествия сквозь время им доступно, поэтому он ничуть не удивится, если и сам однажды встретит Берекию! Он был уверен, что почтенный предок спас мне жизнь, прочитав надо мной одну из своих тайных молитв.

Я узнал о смерти Бенджамина четыре месяца назад из письма Луны, но до сих пор не могу заставить себя думать об этом. Словно произошло затмение, лишившее меня надежды на лучшее будущее для всего мира. Порой я гадаю, найдется ли последователь, который воспримет его мистицизм, молитвы и алхимию… Возможно, этот человек уже втайне трудится где-нибудь у себя на чердаке над теми же самыми философскими вопросами.

Старик-аптекарь был слишком слаб, чтобы написать мне последнее письмо, и попросил Луну передать, что гордился нашей дружбой и — после того, как я привез Морри в Нью-Йорк, видел меня сидящим одесную Бога в одном из своих видений. Я не должен забывать, — добавил он, — что каждый из нас — серебро в глазах Моисея.

Мы с мамой прочитали для него молитву каддиш, а в тот вечер, когда узнали о его кончине, я зажег семь свечей меноры и оставил их гореть в своем окне на всю ночь. Мне казалось, что обязательно нужно отметить его уход из этого мира.

И вот, наконец, наступил октябрь тысяча восемьсот двадцать пятого года.

Три дня назад, четырнадцатого числа, в пять часов пополудни, в дверь постучали. Эстер, игравшая на скрипке в гостиной, открыла и закричала:

— Папа, скорее иди сюда!

Я был в саду и высаживал осенние луковицы, — непростая задача для однорукого калеки. Ругаясь и отряхивая грязные пальцы, я вошел в дом.

Он снимал обувь в прихожей. Я сразу понял, что это он, едва лишь завидел знакомый силуэт. Его ни с кем нельзя было спутать.

Он шагнул в дом. В его глазах были дожди пустыни.

— Мы видели тебя издали и умираем от голода, — прошептал я.

Он повторил мои слова, а затем нежным, звонким голосом запел первый куплет песни «Туманный, туманный день», изменив слова специально для нашей встречи… «Всякий раз, когда я смотрю в его глаза, он напоминает мне о прежних днях».

Дрожащим голосом я присоединился к нему:

— Он напоминает мне о лете и о зиме, и о том, как я часто его обнимал…

Я бросился вперед и упал к его ногам, крепко обнимая его и вдыхая запах, который так часто снился мне все эти годы. Я содрогался от рыданий, но ничуть этого не стыдился. Я просто не мог сдержать своих чувств, и в этом не было нужды. С ним я мог быть тем, кем пожелаю.

Он погладил меня по голове, затем наклонился и поцеловал в лоб. Я схватил его за руку, чтобы убедиться, реален ли он.

— Да, я здесь, — подтвердил он.

Эстер подошла и опустилась рядом на колени.

— Это Полуночник, — прошептал я ей.

— Знаю.

И, наконец, я задал вопрос, которого так страшился всю свою взрослую жизнь:

— Ты сможешь меня простить?

Он широко улыбнулся.

— Мне нечего прощать, Сернобык. Я очень-очень рад тебя видеть. Спасибо, что нашел меня. — Он коснулся моей щеки. — Ты совсем не изменился. Просто стал повыше. — И он засмеялся.

— Я потерял руку, когда бежал вместе с рабами из Ривер-Бенда.

Он погладил мой обрубок.

— Это очень плохо. Я сожалею. Мы станцуем для твоей потери. Но, по правде сказать, тебе и без нее неплохо. Думаю, ты и сам давно это понял. Ты ведь всегда так быстро учился.

Я кивнул, а затем вновь разрыдался. Должно быть, зрелище было просто ужасное… И поскольку я ничего не мог сказать, то Эстер сама объяснила Полуночнику:

— Морри жива, и она сейчас в школе. Она тебя очень ждала.

И вот, наконец, Полуночник встретился в дочерью у нас дома. После того, как они вдоволь наплакались, я отдал ему старую погремушку и обнял, как просил меня Бенджамин. Он был очень рад, но огорчился, узнав о смерти аптекаря. Мы немного поговорили о Бенджамине и об Оливковых сестрах, и я рассказал, как погибла Граса. Морри уже рассказала ему про Ткача. Еще я ему рассказал, что отец погиб, когда была война с французами. Полуночник беззвучно расплакался, услышав об этом, а потом заверил меня, что не чувствует больше ни гнева, ни ненависти. Потом он выкурил трубку у очага и рассказал нам о своем исчезновении и о том, как он нас отыскал.

Я, разумеется, очень волновался по поводу их встречи с моей матерью. И впрямь, поначалу это было нелегко. Наверняка позже им о многом нужно будет поговорить и прежняя дружба вернется не скоро. Но теперь у нас впереди было довольно времени.

Я и сам толком не знаю, чего желаю для них. И порой, когда вижу их вместе, то думаю об отце и о том, как могла сложиться наша жизнь.

В тот день я никак не мог расстаться с Полуночником, и пока он рассказывал о своем исчезновении из Ривер-Бенда, я сидел с ним рядом, обнимая его за плечи. Морри устроилась у его ног. Вся семья собралась в комнате.

Удивительно, но бушмен рассказал, что в его исчезновении были повинны индейцы. В тысяча восемьсот четырнадцатом году пятеро из них приехали в Ривер-Бенд. Они подарили Большому Хозяину Генри дорогие звериные шкуры, и в обмен он позволил Полуночнику попытаться вылечить их умирающего целителя. Ему это удалось, и он прославился среди южных кланов. Затем, в декабре тысяча восемьсот двадцатого года заболела беременная жена вождя одного из племен. Главой клана был сын того самого вождя, чьего целителя двенадцать лет назад излечил Полуночник. Он отправил людей в Ривер-Бенд, чтобы привезти бушмена в Джорджию. Однако времена переменились. Индейцы теряли власть и территорию, и белые плантаторы и поселенцы больше не хотели вести с ними дела. Мастер Эдвард выгнал посланцев из своих владений и отказался даже на день расстаться с Полуночником.