Приговор - Кага Отохико

В соседних камерах перестали разговаривать, чувствовалось, что все напряжённо ждут, что скажет Коно.

— Эй ты, братец-революционер! Давай-ка по-быстрому выкладывай свою закономерность, — где-то далеко сказал Тамэдзиро.

— Вот чёрт, с тобой-то кто разговаривает?

— Но мне ведь тоже интересно. Ну пожалуйста, дорогой, скажи, к чему тебя привёл твой научный, психологический и юридический анализ! — Тамэдзиро нарочно говорил женским голосом, и кое-кто засмеялся. Но Коно только раздражился и, вцепившись в ручку окна, стал дёргать её туда-сюда.

— А знаешь, дорогой, ведь, несмотря на весь твой научный, психологический и юридический анализ, тебе не удалось предсказать, что сегодня очередь Сунады, правда ведь? Что ж ты утром так опростоволосился, упустил возможность разжиться тремя банками тушёнки? А помнишь, на спортивной площадке ты прицепился как клещ к нашему юристу Кусумото? Ну там, кто пытался обжаловать действия суда, кто какие жалобы или представления подавал… К чему бы это делать человеку открывшему какую-то там закономерность?

— Дерьмо, ну и дерьмо же ты, Тамэдзиро! — завопил Коно.

— Эй, в чём дело? Не обязательно орать, и так слышно. Ты что-то хочешь мне сказать?

— Шпион проклятый, подслушиваешь чужие разговоры!

— Так я ведь вор, можно сказать профессионал, у меня за спиной уже семнадцать сидок. Мне украсть раз плюнуть. А здесь красть нечего, кроме чужих разговоров, так хоть послушаю, о чём люди говорят, тоже приятно. А если ты не скажешь, то скажу я. О том, что это за закономерность такая. Дашь десять банок тушёнки, скажу.

— Ну ты, послушай… — Коно заскрипел зубами.

— Я даже могу сказать, кто будет следующим. И нечего надо мной издеваться.

— Занятно, — подал голос Карасава. — Ты и вправду знаешь, кто следующий?

— Конечно, знаю. Кто-то из нас.

— Это уж само собой.

Опять послышался смех. Тамэдзиро тоже засмеялся. Но смех разом оборвался, повис в ледяном воздухе. Из-за тюремной стены, словно насмешливый хохот далёких зрителей, донёсся шум большого города.

— Да ладно, и без твоих объяснений понятно, что к чему. В конце концов, высчитать, кто за кем, нетрудно — арифметика!

— Ну давай говори, какая у тебя закономерность получается. Сравним её с моей, — раздражённо потребовал Коно.

— Ладно. Начнём с абсолютно достоверной предпосылки. А именно: все мы равны в том смысле, что имеем статус приговорённых к смертной казни. Убил ты одного или убил десятерых — всё равно, ты есть приговорённый к высшей мере, точно такой же, как и все остальные. Каким способом совершено преступление, тоже не имеет никакого значения. Задушил ли ты свою жертву, забил до смерти, отравил, прикончил ты её гуманным способом или с особой жестокостью — без разницы. В момент оглашения приговора наше прошлое полностью перечёркивается, мы перестаём быть отдельными индивидуумами, а становимся равными друг другу осуждёнными. Между нами и нацистскими преступниками, уничтожившими миллионы людей, нет никакой разницы…

— Гм… Но ведь самое главное — что потом…

— Не торопись! Можно составить шесть функций для определения срока приведения приговора в исполнение. Независимыми переменными при этом являются — длительность пребывания в тюрьме после оглашения приговора, наличие или отсутствие наказаний во время отбывания срока, наличие или отсутствие несогласия с решением суда, наличие или отсутствие жалоб о смягчении приговора, душевное состояние начальника тюрьмы, плотность нулевой зоны. Всё это умножается на соответствующий коэффициент, и в том случае, когда полученные результаты оказываются больше заданной величины, осуществляется казнь.

— В общем, это похоже на то, к чему пришёл я, только при чём тут плотность нулевой зоны?

— Проще простого. Когда наша численность выходит за пределы допустимого, то есть когда нас становится больше, чем могут вместить здешние камеры, то кого-то убивают, чтобы восстановить должное соотношение…

— А-а…

— Труднее всего определить душевное состояние начальника тюрьмы. Для того чтобы выразить его количественно, необходимы очень тонкие манипуляции.

— Ну, тогда у тебя получается в общем та же закономерность, что и у меня. То есть чем большее число прибавляется, тем ближе момент выбора следующего. Та же самая зависимость, которую вывел Лакассань для определения соотношения между безработицей и ростом преступности, так ведь?

— Похоже, что так, — тихим, но решительным голосом подтвердил Карасава.

— Ну и вот, значит, получается то же самое, что и у меня! — завопил Коно.

— Очень уж вы самоуверенны, дорогие мои революционеры. А слабо угадать, кто будет следующим? — засмеялся Тамэдзиро.

— Проще простого! — ответил Карасава. — Конечно я. Допустимая погрешность — два процента.

— Что-то мудрено. Какая ещё погрешность?

— Допустимая погрешность в два процента — это значит, что ошибка может быть в двух случаях из ста. То есть когда верны девяносто восемь случаев из ста. Вот смотрите — в настоящее время на втором этаже нашего четвёртого корпуса содержится тринадцать приговорённых, так? Да ещё меня добавили из третьего корпуса, поэтому получается четырнадцать. Значит, вероятность того, что один человек будет казнён, составляет в среднем одну четырнадцатую. То есть примерно с третьей степенью точности получается, что казнён буду я.

— Да-a… С одной стороны, вроде понятно, с другой — не очень… — Тамэдзиро хотел было позубоскалить, но как-то растерялся и, осекшись, замолчал.

— Это что, правда? — спросил Коно.

— Ну я же говорю — правда, с допустимой погрешностью в два процента. Но вернёмся к прежнему вопросу. К вопросу о возможности революционной переоценки твоего преступления.

— Ну вот, приехали. — Явно довольный, Коно заговорил менторским тоном. — Короче, после того как я вышел отсюда, отмотав предыдущий срок, я не мог нигде устроиться на работу. В конце концов пришлось стать чернорабочим. Низшие слои пролетариата, к которым принадлежат и чернорабочие, совершенно бесправны, они для капиталистов что-то вроде недоброкачественного, не отвечающего стандарту товара. Находясь в таких условиях гнёта и дискриминации, я и совершил преступление так что моё преступление можно расценивать как крайнее проявление протеста доведённых до отчаяния низших слоёв пролетариата.

Нетрудно себе представить, как яростно Коно трясёт своими седыми, торчащими дыбом вихрами. Три года назад под руководством Карасавы он приобщился к марксизму, когда же Карасаву из соображений внутритюремной безопасности перевели на другой этаж, продолжил изучение трудов классиков марксизма самостоятельно. Ему вынесли приговор на первом же слушании, и теперь он казнился, что по собственной безграмотности допустил судебный произвол. Он был страшно рад, что на место Оты перевели Карасаву, и, судя по всему, старался продемонстрировать ему, чего достиг за два с лишним года. Наверное, именно поэтому его голос и звучал хрипловато — не тот был случай, чтобы щадить свои голосовые связки.