Приговор - Кага Отохико

По сю сторону. Кровь текла, не останавливаясь. Он промокал ранку бумажными салфетками, отбрасывая в сторону один за другим красные комки. Принюхавшись, ощутил уже знакомый ему запах словно чего-то подгоревшего. Точно так же кровь пахла и тогда. Тяжко жить в этом реальном мире и иметь такое мягкое, похожее на наполненный кровью мешок, тело. От этой крови, пока жив, никуда не денешься. А штуковина, которую называют душой, словно огурец, плавает в кровяном рассоле.

Он вышел в коридор. Скрип пола под ногами, настороженный шепоток вокруг: вон идёт кровавый убийца, идёт, проливая вокруг себя потоки крови. Вот сейчас он завернёт за угол, а там кто-то сидит в засаде, начнётся пальба, и злодей, роль которого исполняет Такэо Кусумото, будет убит. Всё в полном соответствии со сценарием. Но ничего такого не произошло. Возле входной двери была обычная свалка: шлёпанцы, ботинки, велосипеды, вёдра… Посреди всего этого сидел старик консьерж, у него был усталый вид, уставшим выглядело в нём всё: голова, очки, пиджак, душа, и тем не менее он тут же впился в него цепким, бдительным взглядом, словно старый паук, готовый прытко броситься на свою жертву. Старик смотрел на него поверх толстых, сильно увеличивающих стёкол так пытливо и напряжённо, что казалось — его очки именно поэтому и съехали вниз на кончик носа. Он видел его насквозь, Ничто не могло от него укрыться, он уже знал — перед ним герой романа, легендарная личность, Такэо Кусумото.

На улице было светло. От яркого света болели глаза, всё вокруг — черепица на глинобитных оградах, белые оштукатуренные стены складов, оконные рамы — ярко сверкало и переливалось, словно свет шёл откуда-то изнутри. Листья деревьев казались вырезанными из серебряной бумаги, лица мамаш, толкающих перед собой коляски с младенцами, были ярко-белыми, словно присыпанными пудрой. Но теневую сторону окутывал почти ночной мрак, и он поспешил перейти туда. Он нарочно выбирал самые узкие и кривые переулки, но ему всё равно казалось — кто-то следит за ним, он то и дело оглядывался и в результате почти не продвигался вперёд. Улица — съёмочная площадка, он, актёр Такэо Кусумото, убегает, пытаясь прорваться сквозь окружение. Да, это просто кадры какого-то фильма. Это происходит по ту сторону, в Зазеркалье. Залаяла собака, оповещая о его местонахождении. Вон там на велосипеде с прицепом едет торговец тофу — наверняка переодетый полицейский, — сейчас он начнёт свистеть, подавая сигнал другим. Ну конечно, раздаётся резкий, пронзительный свист. Скорее бежать! Впереди цветочная лавка. Старикан в ней тоже полицейский, это уж точно.

Дорога пошла под уклон. Низкие, приземистые старые домишки — съёмочная площадка для фильма из жизни довоенного Токио. Холм Тэндзин. «Там впереди должен быть синтоистский храм», — подумал он, и тут же увидел его. Правда, это было не святилище Нисимукитэндзин, а его весьма посредственная копия. Рядом почему-то оказалась река с переброшенным через неё каменным мостом. Вода бурлила, пробираясь между торчащих повсюду острых камней, — горный поток, да и только. Да, постановщик явно перестарался, создавая нужный ему антураж. Вроде бы никто на него не смотрит. Детей и то нет. Может, кто-то прячется вон за теми каменными надгробиями? Он заглянул туда, но никого не обнаружил. Вверх вела каменная лестница. Она была значительно длиннее, шире и круче, чем возле Нисимукитэндзин. Он стал медленно подниматься, думая о лестнице Иакова, о снежном ущелье в горах Цуругидакэ, о Кикуно, о женщине из бара. Он не встречался с ней с той самой ночи, когда она сказала ему о Боге. Интересно, почему она вдруг заговорила об этом? Она сказала, что дважды пыталась покончить с собой. Может, она сказала так потому, что каким-то образом выведала его тайну? Да, именно поэтому он не захотел больше с ней встречаться. Впрочем, нет, просто он спасовал, испугался трудностей, не захотел себя связывать. Он начал испытывать к той женщине нежные чувства, а человек, для которого всё кончено, не должен любить женщину. Да, уж в этом-то он был уверен. Лестница оказалась такая крутая и длинная, что, добравшись до верха, он был весь мокрый от пота. Город остался далеко внизу, вокруг не было ни души — одни храмовые здания, священные верёвки-симэнава, каменные псы, следы метлы на земле… Как же приятно, что здесь никого нет! Он подошёл к краю обрыва. Под отвесной кручей, далеко внизу, текла среди камней мутная река. Если прыгнуть вниз, наверняка убьёшься. Лучшего места не придумаешь! В этом мире у него не было ничего, о чём стоило бы жалеть. Зачем ждать, когда тебя арестуют, выставят у позорного столба, подвергнут позорной казни? И вдруг словно его ударили — «Твоё тело принадлежит не только тебе» — так, кажется, она говорила.

Дальше он шёл, уже не понимая, куда идёт и как, только дойдя до дома, где снимал комнату, вдруг понял, что за ним кто-то идёт следом. Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это, не пытался оторваться от преследователя, поэтому точно сказать ничего не мог, но он был убеждён — кто-то за ним идёт. Ворвавшись в свою комнату, он немедленно принялся наводить в ней порядок. Больше всего его беспокоило грязное бельё, поэтому сначала он постирал в раковине всё, начиная с запачканных спермой трусов, развесил выстиранное на верёвке, потом метёлочкой старательно подмёл пол, следя за тем, чтобы ни в одном углу не осталось пыли.

Когда раздался стук в дверь, он спрятал метёлку, ещё раз критическим взглядом окинул комнату — всё ли в ней в порядке, поправил пресс-папье, так чтобы оно лежало параллельно краю стола, и только тогда спросил:

— Кто там?

— Это дежурный, откройте, — послышался из-за двери голос старика-консьержа.

— А что вы хотели?

— К вам гости.

Откинув засов, он увидел старика, за спиной у которого стояли двое. Двое чёрных с головы до ног мужчин в чёрных костюмах с чёрными лицами. Только белки глаз у них были голубовато-белые, они светились, как диковинные миниатюрные лампочки. Тот, который был ниже ростом, хрипловатым голосом сказал:

— Вы господин Сато? Нам хотелось бы поговорить с вами.

— С кем имею часть?

— Вот, пожалуйста, — сказал всё тот же мужчина, протягивая ему удостоверение в чёрной обложке.

— Хорошо, — сказал он и хотел вернуться в комнату за пиджаком, но второй мужчина, тот, что был повыше, преградил ему путь.

— Оставайтесь на месте.

Он прямо на носки нацепил гэта. Ему казалось, что он совершенно спокоен, но ему так и не удалось отыскать свои ботинки в груде обуви в обувном ящике, и он сунул ноги в сброшенные кем-то гэта. У входа стояла машина, полицейский открыл перед ним дверцу. Он сел в машину между двумя мужчинами в чёрном. Оглянувшись, увидел, что у входа в дом стоит старик консьерж, провожая его напряжённым взглядом. Улицы города задрожали и сдвинулись, как будто на залитой водой переводной картинке, которыми он так любил играть в детстве.

— Вы Такэо Кусумото?

— Да.

— Вы арестованы по подозрению в ограблении и убийстве.