Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

Маргарет прилагала усилия к укреплению НАТО. После подписания договоров 1987 года Европа все более и более превращалась в безъядерную зону. В Центральной Европе к тому времени остались лишь тактические ядерные силы ближнего радиуса действия типа ракет «Лэнс», предназначенные для отражения возможного нападения со стороны СССР. На саммите глав государств, входящих в НАТО, в мае 1989 года в Берлине, созванном в честь сороковой годовщины подписания Атлантического договора, Маргарет пришлось жестко спорить, чтобы не был сделан выбор в пользу «тройного нуля», столь дорогого сердцу немцев, так как в результате территория Германии была бы полностью освобождена от ядерного оружия. Саммит завершился подписанием мудреного и запутанного коммюнике, в котором предлагалось в скором времени провести переговоры по вопросу о ядерном оружии ближнего радиуса действия, при условии, что значительно продвинутся переговоры по обычным вооружениям в Европе, тогда проходившие в Вене. Это была победа для Маргарет, но она не имела значительных последствий.

Ветер истории продолжал сметать остатки холодной войны и Варшавского договора. В Польше «Солидарность» выиграла выборы в июне 1989 года. В Германии 10 ноября пала Берлинская стена. В декабре Вацлав Гавел был избран президентом Чехословакии. В Румынии Чаушеску был сметен ветром свободы, дувшим над Европой. Сошедшие с ума от счастья толпы людей, разлученных «железным занавесом» более тридцати лет, падали друг другу в объятия. История обретала новое лицо. Тот облик, который Европа приобрела после Второй мировой войны, окончательно ушел в прошлое. Красные огни коммунизма гасли на Востоке. Больше они не вспыхнут.

Маргарет выпало на долю управлять первыми потрясениями, возникшими после окончания холодной войны. Как и Франсуа Миттеран, она принадлежала к поколению, пережившему войну. И вот теперь она должна была поставить на рельсы новую Европу, в совершенно незнакомом ей контексте. И первым, естественно, встал вопрос о воссоединении Германии.

Маргарет Тэтчер была обеспокоена этим. Она не дойдет до того, чтобы сказать то, что сказал Франсуа Миттеран: «Я так люблю Германию, что предпочитаю, чтобы их было две», но она не хотела, чтобы вновь объединенная Германия стала доминирующей силой в Европе, а ведь она таковой стала бы хотя бы по причине ее экономического и демографического «веса». По мнению Маргарет, «только добровольные взаимные обязательства, военные и политические, взятые на себя Соединенными Штатами, и тесные отношения между двумя другими суверенными и самыми сильными государствами Европы: Великобританией и Францией, — могут уравновесить мощь Германии». Говоря другими словами, она хотела превратить НАТО в столп постепенного воссоединения. Посреди народного ликования немцев Маргарет хотела набросить на шею немецкого дога американский поводок.

Но канцлер Гельмут Коль был из числа тех, кто полагает, что история не выходит замуж, а иногда подвергается насилию. 11 ноября в бундестаге он говорил о суверенитете народа и о его праве самому решать вопрос о воссоединении Германии. Маргарет Тэтчер пыталась затормозить процесс. Она внушала вновь избранному американскому президенту Джорджу Бушу[199]мысль о том, что следует сначала поддержать идею существования двух демократических германских государств. Но в ходе парижской конференции 18 ноября Гельмут Коль вновь изложил суть своей позиции. Он даже отказался взять на себя обязательства по поводу нерушимости границ Германии, в частности относительно линии по Одеру — Нейсе, границы с Польшей. А история убыстряла ход. Несколько дней спустя Гельмут Коль предложил бундестагу план воссоединения, состоявший из десяти пунктов, целью которого было «создание конфедеративных структур двух немецких государств, с тем чтобы в дальнейшем произошло воссоединение страны, восстановление государственности Германии». 3 октября 1990 года ГДР должна была прекратить свое существование. Парламентарии и население были очарованы перспективами. Маргарет Тэтчер ничего не оставалось, как сдаться. Она могла только попытаться немного изменить направление движения. Правда, новая американская администрация ее не поддерживала и заявляла, что «хочет установить с ФРГ особые отношения привилегированного партнерства». Маргарет не поддерживал и президент Франсуа Миттеран, разделявший ее беспокойство, но констатировавший, что «в Европе нет сил, способных помешать воссоединению Германии осуществиться». Даже Михаил Горбачев дал свое согласие на воссоединение Германии в феврале, в обмен на несколько миллиардов немецких марок, предназначавшихся на финансирование вывода российских войск из ГДР. Единственное, что могла еще сделать Маргарет, так это попытаться в большей мере привлечь НАТО, чем ЕЭС, но и здесь она потерпела неудачу и с горечью констатировала, что у президента Франции был выбор «либо ускорить шаг в направлении федеративной Европы, чтобы стянуть крепкими узами немецкого гиганта, либо забыть про сей демарш и вернуться к идеям генерала де Голля о защите французского суверенитета и создании нескольких двусторонних союзов, полезных для соблюдения интересов Франции; ну что же, он сделал плохой выбор для Франции».

Европа, возникшая после окончания холодной войны, — это Европа оси, соединившей Францию и Германию, а не Европа англо-американской оси. Маргарет не удалось навязать европейцам свое видение вещей, она ничего не смогла сделать, чтобы задержать процесс воссоединения Германии. Она с недовольным видом вынуждена была принять договор, который в дипломатических кругах называли «два плюс четыре». Маргарет сумела только получить гарантии относительно нерушимости границ в Европе в силу заключенного в ноябре 1990 года польско-германского договора. Ей оставалось провести на Даунинг-стрит еще несколько месяцев. Она видела, как мимо проходит поезд истории, но не могла в него вскочить. Даже если она была восхищена этим триумфом свободы, даже если понимала, что в падении Берлинской стены для некоторых заключался смысл жизни, даже если она являлась членом той группы избранных лиц, куда входили Рональд Рейган, Иоанн Павел II, Лех Валенса и Солженицын, которые потрясли основы коммунизма и наконец свергли его с постамента, все равно в ее мемуарах не ощущается проявлений восторга и радости, которых можно было бы ожидать. Почему? Потому что та Европа, чьи контуры вырисовываются, без сомнения, была Маргарет не по сердцу, а еще потому, что сама она осталась на обочине дороги и уже не могла участвовать в дальнейших событиях. Быть может, еще и потому, что предчувствовала многие угрозы для будущего мира. Во время визита в Россию и на Украину в августе 1990 года Маргарет поняла, что Советскому Союзу грозят опасности и что он рискует взорваться и распасться на множество независимых республик, нестабильных и непрочных. Ей не приходило в голову, что это — «конец истории», начинающийся в счастливый час при добрых предзнаменованиях возникающего рынка и возрождающейся демократии, если перефразировать слова известного эссеиста Фукуямы[200]. Нет, опыт Маргарет нашептывал ей, что новый, грядущий мир будет миром трудным, беспокойным, злым, непредсказуемым. Мир, существовавший в период холодной войны, был ужасающ, жесток, суров, неумолим, беспощаден, апокалиптичен, но, однако же, относительно спокоен и безмятежен под сенью ядерных зонтиков. Завтрашний мир, то есть наш мир — это мир споров и ссор из-за границ, конфликтов, этнических чисток и, разумеется, это мир, в котором существует угроза терроризма. Последний дар, который Маргарет преподнесла Западу, были размышления, высказанные на саммите глав государств — членов НАТО в Лондоне летом 1990 года.