Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

Джон Мейджор же действовал немногим лучше Найджела Лоусона. Инфляция начала снижаться только к концу 1990 года. Да, по одному пункту он намного обошел Найджела Лоусона! И это стало еще одним поражением «Железной леди». В июне 1990 года вместе с Дугласом Хердом, своим сообщником из министерства иностранных дел, он заставил Маргарет согласиться на вхождение Англии в Европейскую валютную систему, ибо, как пишет она, «существует предел для того, чтобы самый решительный, но демократически настроенный глава правительства противился тому, чего от него требовали члены правительства, депутаты парламента от его партии, промышленное лобби и пресса». Но история отомстит за нее и докажет, что она была права. В 1992 году экономическое положение принудит Англию выйти из Европейской валютной системы и подтвердит тот диагноз, который Маргарет дает в мемуарах: «Никто не обладает такой властью, чтобы не считаться с рынком. Я могла бы сказать, что если вы пытаетесь это сделать, то рискуете тем, что рынок отправит вас в кювет. Верить в то, что законы экономики и приговоры рынков могут быть подчинены воле умных людей в мире британской политики, — это безумие. Это безумие нам очень дорого обошлось». Далее она добавляет: «Но, с другой стороны, мысль, что другие умные люди, — а Жак Делор был одним из самых умных людей, которых я встречала, <…> — смогут построить свою Вавилонскую башню на неравных основах старых наций, с разными языками и с различными экономиками, эта мысль гораздо более опасна». Конец этой филиппики конечно же весьма спорен. Но это неважно! В 1990 году Маргарет явно все больше и больше теряла сноровку в политике.

Это тем более верно, что так называемый социальный тэтчеризм больше разделял общество, нежели объединял его, а к тому же то упорство, с которым она защищала подушный налог, новую форму местного налогообложения, отторгало от нее большую часть населения.

Идея «социального тэтчеризма», как и сам термин, — это плод деятельности Брайена Гриффитса, руководителя группы личных советников премьер-министра. Даже если социальный тэтчеризм и включал довольно важные меры в социальной политике, в частности, в сферах образования, жилищного строительства и здравоохранения, то все же он не был своего рода политической эволюцией, а являлся всего лишь небольшим отклонением от прежнего курса. Социальный тэтчеризм часто становился центром скандала, тем более что экономические реформы, которые Маргарет проводила, она проводила ускоренными темпами на протяжении своих предшествующих сроков правления. Сам способ того, как она формулировала стоявшие перед страной задачи, отталкивал от нее часть тех, кто формировал общественное мнение, в частности, так называемых «экспертов по общественным наукам» всех направлений и «социальных работников» и их посредников на Флит-стрит. В интервью, данном в октябре 1987 года еженедельному иллюстрированному журналу для женщин «Вумэнс оун», она сделала заявление, ставшее полной неожиданностью для тех, кто довольствовался запасом стандартных мыслей; она заявила, что, по ее мнению, «общества как такового не существует; есть отдельные индивидуумы, мужчины и женщины, и есть семьи; государство может действовать только благодаря людям, а люди должны прежде всего заниматься самими собой; это наш долг — отвечать за самих себя, а потом уже заботиться о соседе». Можно себе представить, какие тут раздались вопли негодования. Ведь это означало, что бедняка следовало подчинить доброй воле богача! В определенном смысле Маргарет и не отрицала, что так оно и есть. В мемуарах она уточняет свою мысль: «Общество не представляет собой абстрактный срез совокупности составляющих его мужчин и женщин, а представляет собой живую структуру, созданную именно благотворительными организациями и из благотворительных организаций <…>. Когда я слышала, как люди сетовали на то, что общество не должно позволять сохраняться такой несправедливости, я в ответ спрашивала: „А вы, что делаете вы, чтобы это исправить?“ Для меня общество — это не оправдание и не отговорка, а источник обязанностей и обязательств».

В поддержку таких рассуждений Маргарет призывала некоторых известных публицистов, таких как Майкл Новак, американский теолог и социолог, прославившийся своим трудом «Этика капитализма»; он подчеркивал, что «демократический капитализм» есть не только экономическая система, а совокупность личных добродетелей, нравственных и общественных, постоянно поддерживающих друг друга и сочетающихся друг с другом, чтобы уменьшить страдания одних, одновременно увеличивая процветание других. Маргарет также вспоминала труды Чикагской школы о «возникновении подкласса и о культуре зависимости». Она говорила о том, что «если безответственное поведение не подвергается наказанию, тогда безответственность станет нормой для самого большого числа людей; и что еще важнее, возникает риск того, что они передадут свое отношение к ответственности своим детям».

Наконец, Маргарет постоянно ссылалась, и вполне обоснованно, на «викторианские ценности», «викторианские добродетели», которые кажутся ей альфой и омегой всякой здоровой социальной политики: «Викторианцы (то есть деятели Викторианской эпохи) уже давно сформулировали то, что мы вновь открываем для себя сегодня: они различали достойных и недостойных бедняков <…>. Наша культура государства-провидения заставила нас забыть <…> об этом различии, и мы оказываем одинаковую помощь тем, кто достойно встречал трудности, боролся с ними и нуждался лишь в легком толчке, чтобы выйти из этих затруднений, и тем, кто просто утратил волю и привычку к труду, а также привычку заботиться о себе самом». Другими словами, суть ее философии заключается в желании помочь людям подняться, но подняться самим, если же необходимо, то при помощи государства, но при условии, что они будут с ним сотрудничать и научатся держать себя в руках. Для нее люди стоят столько, сколько они хотят, и общество должно побуждать их хотеть. Нет ничего более далекого от ее взглядов, чем политика всеобщего иждивенчества и всеобщего оказания помощи, то есть, что еще хуже, неоспоримой дискриминации, которая низводит индивидуума до представителя некой социальной группы. Она признает только существование отдельных конкретных людей и семей, а не расплывчатых категорий вроде «бедных трудящихся», «лиц без постоянного места жительства» или «этнических групп». Маргарет открыто защищает эту философию в своих мемуарах. Но с такой же твердостью она брала за нее ответственность и в то время, когда занимала высокий пост. В заключительной речи на партийной конференции 1988 года Маргарет довольно хвастливо описывала то, что считала «верной дорогой»: «Те, кто заботится о других, сегодня имеют возможность это делать благодаря вновь приобретенному преуспеянию и снижению налогов. В этом году было собрано более 1,5 миллиарда фунтов стерлингов на нужды частной благотворительности, на то, чтобы отремонтировать и отреставрировать церкви, помочь медицинским исследованиям и накормить голодных <…>. Факт остается фактом: это процветание и преуспеяние создали не эгоистическое, а благородное общество». Стоит ли доказывать, что эти слова были большим преувеличением, ведь 1,5 миллиарда фунтов — это капля по отношению к тем 1001 бедам, нуждам и невзгодам, от которых страдали самые слабые члены общества. Стоит также сравнить эту цифру с бюджетом государства, тогда достигшим 190 миллиардов фунтов. Можно смело утверждать, что, руководствуясь такими принципами, социальный тэтчеризм не собирался совершать революцию по улучшению положения самых бедных граждан. Но он также не усугубил их участь, ибо Маргарет знала, насколько население Англии привержено идеям общества всеобщего благоденствия. В этой сфере она проявила большую осторожность и кроме произнесения громогласных, изобилующих показным бахвальством речей не сделала ничего, чтобы подорвать основы этого общества.