Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Том 2 - Варвара Дмитриевна Комарова

прикосновение которой развеяло в глазах писательницы поэтический и метафизический туман, скрывавший недостатки учений Леру, и она даже не без язвительности отзывается о нем.[431] Мало того, она говорит, что вынуждена совсем оставить его теории, близкие, по ее мнению, к безумию. Она пишет 22 января 1848 г. Джузеппе Мадзини:[432]

...«Сегодня я видела Леру, которому я передала один экземпляр вашего итальянского сочинения. Он займется им в «Revue sociale».

Он не настолько единомышлен с вами, как я. Он отдаст должное чистоте и высоте ваших идей и чувств, но он ныне одержим страстью умиротворения, отвращением к войне, доходящим до крайности, и которого я не могу разделять.

Осуждать войну в идеальной теории прекрасно, но он забывает, что идеал – это победа, и что при данном положении человечества всякая победа требует нашей крови.

Он, вероятно, посылает вам свои ежедневные работы. И вот он воображает, что постиг религию, политику и социальную науку, и с большой смелостью объявляет себя обладателем и вероучения, и организации и оснований пропитания – это немало!

Мне кажется, что этот удивительный ум дошел до предела, доступного человечеству. Между гением и безумием один лишь волосок.

Что касается меня, то после серьезного, добросовестного рассмотрения, с величайшим уважением, восхищением и почти полной симпатией к его трудам, – признаюсь, я должна остановиться, и не могу уже следовать за ним в изложении его системы. Я, к тому же, не верю в применение систем a priori...»

И она просит Мадзини высказать свое мнение.

Но, тем не менее, когда Леру с братьями после декабрьского переворота 1851 года должен был бежать и переселился сначала в Лондон, а потом на остров Джерси, то во всех затруднительных случаях жизни он продолжал обращаться к Жорж Санд – с какой-то детской доверчивостью и детской же бесцеремонностью, а Жорж Санд по-прежнему проявляла относительно своего «учителя» совершенно те же трогательные дочерние чувства и заботливость, с какими к апостолам относились благочестивые христианские жены первых веков. Она, по-видимому, положительно считала себя обязанной помогать витавшему в облаках Леру нести непосильное для него бремя материальной жизни, и все сохранившиеся из этих лет письма Пьера и Жюля Леру представляют собой постоянные вариации на тему: «помогите, спасите, пришлите», или же наполнены выражениями благодарности за оказанную помощь. Так мы узнаем, например, что в 1852 г. Жорж Санд даже до просьбы Пьера Леру, узнав через одного общего приятеля,[433] что Леру в тяжелом материальном положении в Лондоне, немедленно послала ему денег, и он пишет ей (уже, по-видимому, с Джерси):

«Я не пишу вам письма, я приветствую и благодарю вас, делая лишь то, что вы мне указываете, т. е. извещаю вас о получении вашей второй присылки, которая до меня дошла так же аккуратно, как и первая.

Друг, который передаст вам эту записку, расскажет вам, в каком положении я нахожусь ныне. Оно в сто раз счастливее и благоприятнее того, в каком я находился в Лондоне, когда на него снизошло вдохновение повидать вас, а вы мне написали. Повторяю, что я в этом вижу очень реальную помощь Провидения, которая до меня, или, вернее, до нас дошла через Вас.[434]

Прощайте, дорогой друг. Я вскоре вам напишу».

В интереснейшей книге Феликса Тома: «Pierre Leroux, sa vie…» (Париж 1904 г.) мы находим следующее, не вошедшее в «Корреспонденцию» письмо Жорж Санд, содержащее в себе указание на эту первую присылку:

«Мой друг, я только что получила для вас 600 фр. от одной дружественной особы, которую я вам не назову, вы ее не знаете, но она посетит вас вскоре в Лондоне с запиской от меня. Всем сердцем ваша

Жорж Санд».

Ноган. 22 августа 1852 г.[435]

В сентябре 1866 г. Жюль Леру пишет, что хочет переселиться в Америку с семьей, но у него нет на это средств, – и из следующего его письма, от 9 октября 1866 г., узнаем, что средства им получены, и он уезжает, осыпая Жорж Санд благословениями:

«Благодарю, тысячу раз благодарю, и да прославится Бог, соединяющий все на свете, а в особенности души людей. Мы покидаем Джерси сегодня же вечером»...

Но самым поразительным и характерным для Леру является его письмо от 1854 г., свидетельствующее о том, что ни общественные революции, ни испытания собственной жизни ничему не научили этого гениального большого ребенка, и что он, после всех уроков судьбы, продолжал витать в мире фантазий и неосуществимых проектов и... по-прежнему относиться с беспечностью истинного бессребреника к вопросу материальной помощи со стороны верных друзей. Мы приведем это длинное письмо in extenso, так как нам кажется необходимым сохранить во всей неприкосновенности всякое выражение и оборот его, и им заключим наше повествование об отношениях Жорж Санд и Леру.

Джерси. Воскресенье. 24 сент. 1854 г.[436]

«Дорогой друг.

Вот что значит градус меридиана, особенно когда он разделяет то, что называют царствами и государствами. За эти два года мы были так же далеки друг от друга, как далеки от нас умершие друзья. Несомненно, виной этому я: я должен был бы написать вам. Но я, может быть, хотел избавить вас от огорчения узнать обо всех моих злоключениях. У меня есть в Алжире сын, с которым я поступил точь в точь также. Я, конечно, люблю его, и даже той подчас слепой любовью, которую мы питаем к нашим детям. А между тем, вот уже 3 года, как я не писал ему.

Я получил вчера (не знаю, кто мне его прислал) № «Прессы». Речь шла о вас. Объявили о предстоящем выходе в свет ваших «Воспоминаний», купленных (об этом напечатано крупным шрифтом) за сто тридцать тысяч франков. В этом же самом № находился рассказ о некоем графе Рауссе, который за последние месяцы, с горстью людей и без единой пушки, предпринял завоевание Мексики, как Фердинанд Кортец, и который погиб на этом своем предприятии. Наконец, еще ниже я прочел письмо г. де-Ламартина, который посылает 500 фр. вдове своего издателя Ладвока.

В голове моей образовалась ассоциация, может быть, и странная, из этих трех фактов.

Я не хочу завоевывать Мексики, как граф де-Рауссе, но я хочу, как Колумб, завоевать новый мир. Этот новый мир является под тремя видами. Но, ограничиваясь одним единственным – возможностью всем людям добывать свое пропитание, или, как говорят, благосостояние, я утверждаю, что этот мир существует, и что я