Барселона. Проклятая земля - Хуан Франсиско Феррандис

Еще на подъезде к Верчелли король увидел папский штандарт и исполнился радости. В ответ Карл повелел солдатам из scola поднять его собственный, с вышитым каролингским орлом, в знак того, что меч императора спешит на помощь Италии. Войско встало лагерем под Верчелли, последовал обмен посольствами, и монарх въехал в городок для встречи с папой Иоанном Восьмым.

Звонили колокола, трубили горны, и Святой Отец дожидался императора на переносном кресле, в тиаре и облачении понтифика. Карл выступал в императорских одеждах, пошитых по византийской моде. Его знаками были диадема, скипетр и меч, перед началом церемонии врученные супругу Ришильдой, хранительницей iura regalia. Королева распустила свои медно-рыжие волосы, голову ее покрывала тонкая вуаль из белого шелка. Ришильда надела алую тунику с черными рукавами и накидку из куньего меха. Придворные дамы держали подол ее плаща. Даже после ро́дов Ришильда оставалась женщиной неотразимой красоты.

Пока Иоанн Восьмой с помощью диаконов спускался с церемониального кресла, Ришильда прошептала на ухо Карлу:

– Муж мой, не забудьте о своем обещании!

– Клянусь Господом, папа со всей торжественностью коронует вас императрицей.

Красавица склонилась ниже, губы ее коснулись мочки королевского уха:

– Не пейте много вина, приберегите силы для этой ночи, мой господин. Если вы его убедите, я подарю вам небывалое наслаждение.

Карл улыбнулся в ответ. Хорошие новости наполнили его силами для новой встречи на ложе королевы в поисках желанного наследника.

Разглядев тревогу на лице Иоанна Восьмого, Карл тотчас ощутил резкий укол в груди. Белая пудра не смогла спрятать темные мешки под глазами понтифика. Он был неулыбчив и напряжен. Карл опустился на колени и поцеловал толстое золотое кольцо и только потом прошествовал в церковь Верчелли. Император и папа шли бок о бок, чтобы продемонстрировать толпе равновесие властей.

– Что-то случилось, ваше святейшество?

– Боюсь, что да, император. Ваш племянник Карломан Баварский идет по Италии с большой армией и принимает присягу верности от тех дворян, которые были не согласны с вашим избранием. Будучи королем Богемии, Моравии, Паннонии и Каринтии, он собирается отобрать у вас ломбардскую корону и императорскую диадему.

Карл побледнел и подхватил Иоанна под руку, чтобы не упасть.

– Где он? – прошептал монарх чуть слышно.

– Идет сюда через перевал Брентано.

– Ему понадобится еще несколько недель. – Король был в ярости. – Я отправлю гонцов во Францию, и мои вассалы приведут свои войска.

– Мы должны укрыться в Павии. Стены там крепкие, мы будем в безопасности.

В свои пятьдесят семь лет Иоанн Восьмой оставался энергичным политиком, занятым делами земными, в первую очередь – защитой Папской области. Понтифик недрожащей рукой отлучал от Церкви королей и вельмож, если они чем-то мешали его интересам.

Папа обернулся к Ришильде, которая следовала за ними с покрытой вуалью головой; женщина одарила его чувственной улыбкой, разбудив самые греховные фантазии. Он еще вполне способен удовлетворить эту красотку – вот о чем подумал понтифик и спросил себя, как далеко готова зайти королева ради обретения того, что ей всего желанней.

– В Павии я короную вашу супругу императрицей. Я должен отблагодарить Ришильду за то, что она убедила вас выступить в Италию. В вас нуждается вся империя.

Карл понуро кивнул в ответ. Рядом с жизнелюбцем Иоанном король франков выглядел стариком – лысым, с дряблой кожей. После коронации не проходило и дня, чтобы Карл не проклинал императорскую диадему, к которой он так стремился прежде.

– Побольше веры, Карл! – Призыв Иоанна прозвучал не слишком убедительно. – На Равеннском соборе епископы вас поддержали.

Карл прикусил язык, чтобы не высказать горькую истину: эти сто тридцать епископов попрячутся, как крысы, едва завидев штандарт Карломана над лесом из копий. Без помощи Бозона и других франков ему конец.

Когда они достигли алтаря, окутанного клубами ладана, Карл без сил повалился на трон, ему хотелось плакать. Во время благодарственной мессы в честь встречи двух глав Священной Римской империи государь думал про свою мать, Юдифь Баварскую, и про мечты о величии, которыми было наполнено его детство. Сейчас она, наверно, плачет о своем сыне. Карл Лысый чувствовал себя отвергнутым Богом и проклятым Историей.

Столы накрывались так, как на пирах в самых фантастических балладах, которые поют барды. Сначала – сушеные фрукты и сыры пяти видов; затем супы из цыплят с корицей и вина́ с сухарями; потом лохани, доверху заполненные жареной рыбой, кроликами и птицей с начинкой из каштанов, снятыми с вертела быками, запеченной свининой с приправой из требухи, яиц, чеснока, тмина и старого сыра; а под конец – молоко, кипяченное с медом, айвой, халвой и другими сладостями. Долгие годы Коронованный город будет помнить свадебное пиршество, которое Года устроила в саду своего дворца. Гостей набралось около сотни, большинство принадлежало к готской знати Барселоны, Ампурьяса и Жироны. Чуть в отдалении – чтобы не обидеть аристократов – накрыли стол для семей бывших рыбаков, ныне преуспевающих торговцев солью.

Между деревьями протянули веревки с цветочными гирляндами, а из Жироны пришла группа учеников церковной школы с арфами, виолами и тамбурином. Года чванливо обходила столы и с гордостью рассказывала о будущей династии Арженсии. Ни один из советов, полученных от добрых друзей, не заставил женщину отступиться от своего намерения. Этих людей не подвергали изгнанию, они не знали, как живут простолюдины, на нищете которых зиждутся привилегии знати, не видели их борьбы за выживание. Ее спасли именно такие смердящие голодранцы, и Года, не обинуясь, нарушала священные правила; Арженсии с Эрмемиром суждено дать начало дому с вековой историей.

Почетное место за главным столом занимали новобрачные. Арженсия, живой портрет Годы в юности, и красавец Эрмемир, после долгих упражнений со своей непреклонной свекровью научившийся вести себя как прирожденный аристократ. Молодые выглядели счастливыми и полными жизни, хотя положение, в которое поставила их Года, приносило им немалые неудобства.

Фродоин сам провел священный обряд, во время которого звучал гимн в честь святой Эулалии. Венчание состоялось в церкви у моря, к которой Года питала особое расположение. Семья ее из поколения в поколение оплачивала работы по содержанию этого храма, как будто его сохранение являлось священной миссией, однако епископ так и не узнал от Годы причин такого предпочтения.

Года подарила епархии золотую чашу с драгоценными камнями, а также пятьдесят мешков молотой соли и оплатила выточку капителей новой базилики – с цветочными мотивами, человеческими фигурами и библейскими изречениями, вырезанными каролингским шрифтом. Венчание было обставлено с максимально возможной помпезностью. Все каноники в шелках и золоте, весь клир и все диаконы выстроились в процессию с епископом во главе; звучали псалмы и курился ладан. Город собрался в маленькой церкви на берегу, украшенной к празднику полотнами и цветами.