Хроника смертельной осени - Юлия Терехова

Как он вообще мог поверить, наивный, что такая женщина как Катрин, пылкая и нервная, найдет его интересным для себя? Столько лет игнорируя его как мужчину, она, конечно же, решила, что обязана ему, когда он спас ей жизнь. Ему не стоило переезжать к ней, а позже – поддаваться ее чарам темным ноябрьским утром – действительно надо было собрать вещи и уехать. Она уже совсем пришла в себя после того, что ей довелось вынести, и он сознательно оттягивал момент, когда она укажет ему на дверь.

И ведь указала. Когда она выдохнула ему в лицо «Убирайся!», у него внутри все оборвалось. Он отчаянно придумывал доводы, чтобы остаться, подбирал слова, чтобы уговорить ее… Большая ошибка! Надо было повернуться и уйти. А теперь все зашло слишком далеко. Она ждет ребенка, и это нежеланный ребенок от надоевшего мужа. Она и любить-то не будет бедного малыша. Как не любит и его, Сергея Булгакова.

«Нет, не может быть, – перед ним ясно встал облик жены. – Невозможно так лгать – она любила меня, по крайней мере, она сама верила в это. Она смотрела на меня с нежностью – невозможно принять простую благодарность за любовь, и это была любовь. Но, видимо, я слишком мало уделял ей внимания, работа полностью сожрала меня и мое время, и Катрин оказалась совсем заброшенной в проклятом Лондоне. Она так ненавидела этот город, она кричала мне об этом, а я не желал ее слушать. Она оставалась дома, с ностальгией о прошлом, предоставленная собственным мыслям и переживаниям. А я простодушно полагал, что главное – держать ее подальше от Москвы, от Рыкова – словно расстояния что-то значат. Вот все и кончилось катастрофой – страшный образ трансформировался в трагический, а ее воспаленное воображение завершило малигнизацию[190]».

От невыносимых мыслей его отвлек сигнал о прибытии СМС. Послание от Анны. «Сквер между Серебряным переулком и Николопесковским. Через час» Что-то случилось. Сергей попытался позвонить ей, но механический голос сообщил, что она недоступна и попросил оставить сообщение. Сергей сообщения оставлять не стал и бросил взгляд на часы. От его дома до Арбата минут сорок на машине – по вечерним пробкам. Но он умеет их объезжать. Не приехать к Анне он не может – хотя наверняка она будет его уговаривать поговорить с Катрин. Конечно, он с ней поговорит – но не сейчас, и только, чтобы сообщить ей о решении порвать с ней. Этой боли он больше не вынесет. О том, что станет с Катрин, Булгаков старался не думать, так как понимал – если он начнет вникать в это, то никогда не сможет оторваться от нее, и она останется связанной по рукам и ногам отношениями, которые ей не нужны.

В назначенное время он стоял в небольшом сквере в одном из арбатских переулков. Шел проливной дождь, он уже вымок до нитки. Но холод, пронизывавший его до костей, не шел ни в какое сравнение с холодом в его душе – там было так же черно и безрадостно, как в этом мокром сквере.

Анна все не шла. Он в очередной раз набрал ее номер и в очередной раз услышал искусственный голос мобильного оператора.

– Не стоит беспокоить Анну, – что-то твердое уперлось ему в спину, между лопаток. – И не шевелись, пристрелю. Одно лишнее движение, и Катрин станет вдовой.

– То-то тебе радости будет, – буркнул Сергей, но остался стоять неподвижно.

– Молодец, – похвалил его Олег. – А теперь повернись – медленно. Без глупостей. А то я тебя знаю, терминатор. Чуть что – шею ломать.

Булгаков подумал, что такого идиота, как он – поискать – не найдешь. Это ж надо было не сообразить сразу – что стоило Рыкову послать сообщение с номера Анны, взломав ее аккаунт? Если он пять миллионов евро с чужих счетов увел и жив остался – хакеры нервно курят в коридоре. И что теперь? Он уже убил Орлова. Теперь, он, вероятно, убьет самого Сергея – тем более, что за ним должок, а заодно освободит Катрин от всех обязательств. Очень просто и очень удобно, стоит только спустить курок… Все это промелькнуло в голове Сергея, пока он поворачивался лицом к своему бывшему другу.

– Отлично, – Олег стоял перед ним, тоже совершенно мокрый, в черном кожаном плаще, по которому ручьями стекали блестящие капли дождя. В правой руке Рыков держал пистолет, отливавший металлом и смертью. Его дуло, наставленное прямо в лоб Булгакову, чернело отвратительной пустотой, за которой – небытие. Они смотрели друг другу в глаза. О чем думал каждый из них? О девятнадцати годах, которые промелькнули как одно мгновение с летнего московского вечера – того самого, когда они встретились впервые?..

Июль 1993 года, Москва. В районе станции метро «Беговая».

– Ну, пока! – Орлов помахал ему и сбежал по ступенькам в метро.

– Пока, пока, – Олег с пренебрежением посмотрел ему вслед. Он остался стоять у края тротуара и полез в карман за сигаретами. Вытряс одну из пачки и закурил, прислонившись к парапету подземного перехода. Вечерело, летние дни уже пошли на убыль, но сумерки еще не опустились на город.

Они только что вывалились из бара, где выпили по паре коктейлей. Орлов пошел домой готовиться к вступительным экзаменам, а для него, Олега, все эти переживания уже остались позади. Сегодня он нашел себя в списках поступивших на физмат МГУ и в глубине души был горд и счастлив – особенно тем, что сделал все наперекор отцу. Тот поставил на уши весь дипломатический бомонд, чтобы пристроить его в МГИМО, и скорее всего, пристроил бы, тем более, что его, Олега, золотая медаль открывала двери практически в любой вуз Москвы.

Но сама перспектива заниматься тем же, чем и отец, вызывала у Олега рвотные позывы, и поэтому, не вступая в пререкания с предками, он самостоятельно отнес документы туда, куда счел нужным – на физмат МГУ. Свой первый жест неповиновения он сделал еще в сентябре прошлого года, когда, убедив мать, перевелся из специализированной английской школы в физико-математический лицей. А теперь его бунт проявился с размахом. Он сдал без всякой дополнительной подготовки профильный экзамен – математику, и вот – он уже студент физмата МГУ.

Олег вдыхал сигаретный дым, и думал, как бы помягче преподнести эту, в общем-то, неплохую новость родителям. Матушка, конечно, поохает, но примет любое его решение, а отец… ну, что же, ему тоже придется смириться…

– Эй, чучело длинноволосое! – услышал он со стороны дороги. В нескольких метрах, у обочины, стояла компания – пять-шесть парней. Их внешний вид не оставлял сомнений – гладко выбритые черепа, черные куртки, ботинки на толстой подошве – это были скинхеды. В девяносто третьем они только появились в Москве и, чувствуя себя хозяевами города, наводили ужас на его обитателей. Олег презрительно смерил их взглядом и скривил тонкие губы:

– Вы ко мне обращаетесь?

– Сейчас узнаешь, патлатый, – от группы отделился самый маленький из них, без ресниц и бровей. В руке он держал бейсбольную биту, которой похлопывал по другой руке – размеренно, словно отбивая такты болеро.

– Денег нет постричься? – издевательская фраза прозвучала почти ласково. Олег не удостоил его ответом. И какой смысл отвечать этому человекоподобному? Волосы он начал отращивать еще в Штатах. После последней поездки в Поконо Лейк мама только подравнивала ему золотистые волны. И до сегодняшнего вечера они никому не мешали. Даже учителя в школе относились снисходительно к его прическе, прощая ему все за его блестящие способности. Теперь Олег забирал волосы в хвост, достающий ему почти до лопаток. Помимо длинных волос, в юноше не было ничего от хиппи – льняные светлые слаксы и темно-серая футболка со скромной надписью – логотипом Calvin Klein.