Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

— Арти!

Он оглянулся.

— Рано или поздно вы пожелаете приобрести мою долю в «Глетчере» и вернетесь. Вам кажется, что я слишком быстро расту. А я не подчинюсь, так как буду считать, что вполне способен с вами справиться. Мы станем врагами. Я попытаюсь убить вас. Вы — меня.

Впервые на лице Арти — замешательство. Затем — снисходительная улыбка.

— Вижу, вам запал в душу «архив голографической информации». Что ж, вы правы — это единственный способ перехитрить Мод. Но, создавая собственный «архив», постарайтесь не упустить ни единой мелочи. Увидеть картину во всех деталях — единственный способ перехитрить меня.

Он улыбнулся. Хотел было идти, но задержался и произнес:

— Если вы сможете бороться со мной и при этом расти, если доведете свою защиту до совершенства, то рано или поздно может возникнуть ситуация, когда нам будет выгодно не враждовать, а сотрудничать. Сумеете продержаться — и мы снова станем друзьями.

— Спасибо на добром слове.

Ястреб посмотрел на часы:

— Ну, все. До свидания.

«Наконец-то уйдет», — подумал я. Но Ястреб снова оглянулся:

— Вы уже знаете новое Слово?

— Да, кстати, оно же сегодня меняется. Не скажете?

Из «Глетчера» вышли посетители. Дождавшись, когда они спустятся с крыльца, Ястреб торопливо огляделся и наклонился ко мне, держа руки чашечкой у рта. Прошептал: «Пирит» — и заговорщицки подмигнул:

— Только что узнал от знакомой девицы, а та — от самой Колетт.

Колетт — одна из трех Певцов Тритона.

С этими словами Арти сбежал с крыльца и исчез в толпе пешеходов на бульваре.

Я просидел на крыльце целую вечность, а потом встал и пошел по улице. Ходьба добавила к моему мерзкому настроению нарастающий ритм паранойи. На обратном пути в мозгу возникла прелестная сценка: Ястреб охотится на меня, а я — на него и в итоге мы оба оказываемся в глухом переулке, где я, чтобы получить помощь, кричу: «Пирит!» Но Пирит — вовсе не Слово, а средство идентификации, и человек в черных перчатках, с пистолетом, или гранатой, или газовым баллончиком, услышав его, делает свой выбор…

На углу, в свете из окна кафе, доламывает изувеченный автомобиль стайка шпаны а-ля Тритон: цепи на запястьях, татуированные шмели на щеках, сапоги на высоком каблуке у тех, кому они оказались по карману. Среди вандалов юная морфадинистка, которую я изгнал из «Глетчера». Она стоит пошатываясь, с разбитой фарой в руках.

Сам не знаю, почему я вдруг направился к девчонке.

— Эй!

Из-под грязных косм на меня вытаращились глаза. Не глаза — сплошные зрачки.

— Знаешь новое Слово?

Она почесала и без того в кровь разодранный нос и ответила:

— Пирит. Уже почти час…

— Кто тебе сказал?

Она ответила после некоторых колебаний:

— Один парень. А ему — другой парень, он только что прилетел из Нью-Йорка. Услышал там Слово от Певца по кличке Ястреб.

— Ну спасибо, — поблагодарил я.

Трое патлатых, что стояли поблизости, прикидывались, будто не замечают меня. Остальные пялились без всякого смущения.

Лучшие средства от паранойи — это бритва Оккама и достоверная информация о работе охранных служб. Итак, все-таки Пирит. Паранойя — это в известной степени профессиональное заболевание. Уверен, что Арти и Мод такие же его жертвы, как и я.

Над входом в «Глетчер» погасли лампы. Спохватившись, я взбежал на крыльцо.

Дверь была заперта. Я стукнул пару раз в стекло, но безрезультатно — все уже разошлись по домам. Вот ведь невезение! И вдвойне обидно оттого, что забытые вещи видны отсюда. Завтра в полдень Гуй Куан Эню нужно выкупить бронь на каюту люкс межпланетного лайнера «Платиновый лебедь», который в час тридцать отправится на Беллону. За стеклянной дверью лежат парик и накладные эпикантальные складки, благодаря которым пасленовые глаза Гуй Куан Эня сделаются вдвое у́же. Заботливый управляющий положил их на стойку под оранжевую лампу, чтобы я сразу заметил, как приду.

Я всерьез подумывал о взломе, но в конце концов принял трезвое решение: переночую в гостинице, а утром войду в «Глетчер» с уборщиками.

Уже на ступеньках крыльца у меня возникла мысль, от которой на глаза навернулись слезы, а губы дрогнули в невеселой улыбке. Я могу уходить с легким сердцем, ведь в «Глетчере» нет вещей, которые мне не принадлежат…

Бухта алела кровавым кружевом.

Небо затянула филигрань розовых облаков.

Багровый солнечный лик у края мира окрасил зеленое море под ней, восток цвета меди за ней, мраморные скалы, по которым она взбиралась.

Щурясь, она обернулась.

Слепите ее плоские, залитые солнечным светом черты из темной терракоты вокруг зеленых, как это море, глаз. Высушите. Затем ударьте молотком изнутри — и в миг между ударом и первыми трещинами сделайте снимок анфас.

Таким было ее лицо.

Казалось, в кистях у нее избыток суставов, руки опутаны чрезмерным количеством мелких мышц, крупных вен. Левая — как могут пять пальцев выдерживать столько колец? — три массивных из железа, четыре еще массивнее из бронзы, несколько узких медных, три из серебра (на разных пальцах) с кусочками нефрита разных оттенков, два из блестящего алюминия (на одном) с агатами и опалами. Золотой перстень на большом пальце был отлит в форме головы ящерицы, размером с орех дилы, грызущей млечный камень. Она держалась пальцем с кольцом-ящерицей за плетеный ремень на бедре. С одной стороны острые кости таза выпирали над ремнем. (Лишние кости бугрились также на запястье.) Правая рука, огрубевшая от трудов, закаленная ветрами далеких миров, с большими костяшками и без колец, висела криво, как палка.