Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

Я вздохнул и поспешил избавиться от последних черт Клемента.

— Это полиция? — повторил Ястреб.

— Похоже на то, — произнес я, застегивая брюки. — Арти, вы вроде расстроены не меньше, чем Алекс.

Кабина вздрогнула и помчалась вниз. Я сбросил с плеч смокинг, не вынимая рук из рукавов, вывернул его наизнанку. Освободил одну кисть, стянул белую накрахмаленную манишку с черной бабочкой. Запихал их в брифкейс, к остальным манишкам и галстукам. И вот уже на Говарде Кэлвине Эвингстоне не смокинг, а добротный серый в елочку пиджак.

Ястреб следил за моими манипуляциями, удивленно подняв голые брови. Я снял плешивый парик Клемента и тряхнул шевелюрой. У Говарда, как и у Гарри, волосы рыжие, но не такие курчавые.

— Вижу, вы уже выложили из карманов те вещички, — заметил я.

— Вы правы, я позаботился о них, — сухо подтвердил Ястреб. — Все в порядке.

— Арти, — произнес я нагловатым баритоном Говарда, — можете упрекнуть меня в чрезмерном самомнении, но, сдается, Регулярные службы нагрянули сюда исключительно по мою душу…

— Они не слишком огорчатся, если сцапают и меня, — прорычал Ястреб.

А другой Ястреб сказал из угла кабины:

— Арти, говорят, вы шагу не ступаете без охраны.

— Ну и что?

— У тебя только одна возможность выбраться отсюда, — прошептал Ястреб мне на ухо. Куртка расстегнулась на нем до середины, открыв изувеченную грудь. — Вместе с Арти.

— Блестящая мысль, — заключил я. — Арти, хотите за услугу тысчонку-другую?

— Ничего мне от вас не нужно. — Ястреб повернулся к Ястребу. — Зато нужно кое-что от тебя. Видишь ли, малыш, я не ждал встречи с Мод и не успел подготовиться. Если хочешь, чтобы я помог выбраться твоему дружку, выполни мою просьбу.

На лице мальчишки — недоумение. На физиономии Ястреба — самодовольство (возможно, мне это показалось), сразу сменившееся озабоченностью.

— Надо привлечь в вестибюль побольше народу, и побыстрее.

Я хотел было спросить «зачем?», но вспомнил, что не знаю, каковы возможности у его охраны. Я решил спросить «как?», но тут под ногами вздрогнул пол и открылись двери.

— Если не сумеешь, — прорычал Ястреб Ястребу, — никто из нас не выйдет отсюда! Никто!

Я до последней минуты не догадывался, на что решился мальчишка. Едва я двинулся за ним следом, Ястреб схватил меня за руку и прошипел:

— Стой на месте, идиот!

Я шагнул назад. Арти встал в проеме, заклинив дверь.

Ястреб подбежал к бассейну, нырнул, добрался вплавь до двенадцатифутового треножника и полез вверх.

— Он же угробится! — прошептал Ястреб.

— Ага, — согласился я.

Не думаю, что в моем голосе сквозил цинизм.

Ястреб возился под громадной пылающей чашей. Вдруг там что-то поддалось, а затем еще что-то звякнуло, а затем еще что-то потекло в бассейн.

А затем в бассейн метнулся огонь.

А за ним — черная стрела с золотым наконечником. Ястреб.

Я до крови закусил щеку. Завыла пожарная сирена. По синему ковру к бассейну бежали четверо в форме. Неподалеку группа людей заметила огонь; закричала женщина. Вспомнив, что ковер, стены и потолок сделаны из невоспламеняющихся материалов, я вздохнул с облегчением. Забыть-то, глядя на исполинский столб адского пламени, было несложно.

Ястреб вынырнул у стенки бассейна, на единственном участке, не охваченном огнем, выбрался на ковер и покатился, прижимая ладони к лицу.

Он катился, катился, катился. Потом встал.

Еще одна кабина лифта исторгла пассажиров; они вытаращились и заголосили. От дверей к бассейну спешили пожарные со снаряжением. Сирена не умолкала.

Ястреб повернулся к собравшейся в вестибюле дюжине людей. С грязных черных штанин стекала и впитывалась в ковер вода. Пламя превращало капли на щеках и волосах Певца в сверкающую медь и кровь.

Он ударил кулаками по мокрым ляжкам, набрал полную грудь воздуха и запел, перекрывая вой сирены и людские крики.

Два человека прянули назад и скрылись в кабинах лифтов. С улицы вошли шестеро. Кабины вскоре вернулись, каждая привезла с десяток пассажиров. В мгновение ока по всему зданию пронеслась весть о том, что внизу поет Певец.

Вестибюль быстро заполнялся народом. Ревело пламя, мельтешили вокруг шестидесятифутового костра пожарные, а Ястреб стоял на синем ковре, широко расставив ноги, и пел. В песне звучал ритм Таймс-сквер, кишащей ворами, морфадинистами, хулиганами, пьяницами, старыми шлюхами, способными обольстить разве что бомжа. Ритм драки, в которой нынче очень не поздоровилось одному старику.

Арти потянул меня за рукав.

— В чем де…

— Пошли, — прошипел он.

За нами закрылась дверь лифта.

Мы побрели сквозь толпу зачарованных слушателей, то и дело останавливаясь, чтобы оглянуться и послушать. Признаюсь, я не смог должным образом оценить пение Ястреба — меня отвлекали тревожные гадания о том, как Арти намерен выбраться.

Стоя возле парочки в купальных халатах, пялившейся на огонь, я предположил, что замысел Арти очень прост: переместиться к двери, прячась в толпе. Для чего он и велел Ястребу собрать побольше народу.

Но у выхода стояли полицейские из Регулярной службы. Впрочем, вряд ли они имели отношение к тому, что происходило наверху, — очевидно, их привлек с улицы пожар и остановило в дверях пение Ястреба. Когда Арти со словами «прошу извинить» похлопал по плечу одного из них, давая понять, что хочет пройти, тот обернулся, отвел глаза и снова уставился, в манере Мака Сеннета[44]. Но другой дотронулся до руки не в меру бдительного приятеля и помотал головой, после чего они снова застыли, глядя на Певца.

Когда в моей груди утихло землетрясение, я подумал, что у Ястреба разветвленная сеть разведки и контрразведки, и что его люди сейчас во множестве маневрируют в пылающем вестибюле, и что ломать голову над их хитроумными манипуляциями — значит обрекать себя на неизлечимую паранойю.

Арти отворил последнюю дверь. Из помещения с воздушным кондиционированием мы вышли в ночь. Сбежали по пандусу.

— Послушайте, Арти…

— Идите направо. — Он показал вдоль по улице. — Я пойду налево.

— А… куда я приду? — Я вытянул руку в направлении, предназначенном мне.

— На станцию подподземки «Двенадцать Башен». Побыстрее уносите отсюда ноги, мой вам совет. Время еще есть, и чем раньше сядете в поезд, тем больше у вас шансов. Все, прощайте. — Он сунул кулаки в карманы и торопливо зашагал по улице.