Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

— Миссис Сайлем, я интересовался статистическими данными…

— Необходимо вспомнить о том, — голос зазвучал резче и ниже, и паузы между словами не уступали выразительностью их металлическому звучанию, — что, если бы люди все знали — абсолютно все, — в статистических прогнозах не было бы нужды. Наука о вероятности математически выражает наше невежество, а отнюдь не мудрость.

Мне ее суждения показались интересным дополнением к лекции Мод.

Вскоре Эдна подняла глаза и воскликнула:

— А, Ястреб!

Все обернулись к нам.

— Хорошо, что ты пришел. Льюис, Энн! — окликнула Эдна двоих Певцов. (Он смуглый, она бледная: оба стройные как тополь; лица наводят на мысли о чистых озерах, о приношении дани в безветренном, безмолвном лесу; Певцами они стали семь лет назад, за день до свадьбы.) — Глядите, он нас не бросил. — Эдна встала, простерла руку над головами сидящих и ударила поверх костяшек словами, словно бильярдным кием: — Ястреб, эти люди спорят со мною о вещах, в которых я разбираюсь не больше твоего. Ведь ты меня поддержишь, правда?

— Миссис Сайлем, — подали голос с травы, — я вовсе не хотел…

Рука Эдны вдруг переместилась в горизонтальной плоскости на шесть градусов, пальцы растопырились. Мне:

— Ты?! Дорогой мой, вот уж кого не чаяла встретить! Ведь ты тут почти два года не появлялся, верно?

Господь с тобой, Эдна. Заведение, в котором ты, я и Ястреб как-то провели вместе долгий пьяный вечер, больше напоминает давешний бар, чем крышу Башни.

— Где тебя носило?

— В основном на Марсе, — правдиво ответил я. — Вообще-то, я только что вернулся.

Забавно все-таки говорить такие слова в таком месте.

— Ястреб… Нет, оба, — поправилась Эдна (что означало: либо она забыла, как меня зовут, либо помнит достаточно хорошо, чтобы не называть на людях по имени), — идите сюда и помогите разделаться с отменной выпивкой душки Алекса.

Приближаясь к ней, я сдерживал ухмылку. Скорее всего, Эдна помнит мою профессию и не меньше моего наслаждается ситуацией.

По лицу Алекса было видно, что у него упал камень с души. Теперь он знает, что я — кто-то.

Подойдя к Льюису и Энн, Ястреб одарил их своей коронной лучезарной ухмылкой. Они ответили призрачными улыбками. Льюис кивнул; Энн протянула руку, чтобы коснуться Ястреба, но не завершила движения. Эта сцена не укрылась от гостей.

Алекс спросил, что мы предпочитаем, и вручил нам с Ястребом большие бокалы, не забыв насыпать льда. К стойке подошел молодой человек с набрякшими веками, попросил наполнить заново его бокал.

— Как вы полагаете, миссис Сайлем, — обратился он к Эдне, — кто может эффективно противодействовать нечистоплотным политиканам?

Регина Абулафия носила брючный костюм из белого шелка. Ногти, волосы и губы — одного цвета. На груди — ручной работы медная брошь. Маршевая дюза, толкающая только вбок. Никогда не понимал таких людей.

Прислушиваясь к разговору, Регина вертела в ладонях бокал.

— Я противодействую, — ответила Эдна с категоричностью, свойственной исключительно Певцам. — Ястреб противодействует. А еще Льюис и Энн. Никого у вас больше нет.

В этот момент Ястреб своим смехом разорвал нить разговора.

Мы обернулись. Певец сидел у живой изгороди, сложив ноги по-турецки.

— Смотрите, — шепнул он.

Все обернулись в ту сторону, куда указывал его взгляд. Льюис и Энн стояли совершенно неподвижно, слегка напряженно. Она — высокая, светловолосая. Он — еще выше, брюнет. У обоих закрыты глаза, у Льюиса слегка приоткрыт рот.

— О! — тихо воскликнул кто-то. — Сейчас они…

Я внимательно наблюдал за Ястребом, поскольку ни разу не видел, как Певец реагирует на выступления других Певцов. Он соединил черные ступни, ухватился за большие пальцы ног и наклонился вперед. На шее засинели ручейки вен. Ворот куртки расстегнулся, но вряд ли кто-нибудь, кроме меня, заметил края двух зарубцевавшихся язв.

Эдна поставила бокал, ее лицо сияло гордостью за друзей и предвкушением удовольствия. Алекс, который нажимал кнопку автобара, требуя еще льда (подумать только — прибавочный труд теперь достояние знати, средство самопиара! Вот они, плоды автоматизации!), взглянул на молодую пару и щелкнул выключателем. Агрегат еще немножко погудел и затих. Налетел ветерок (не знаю, искусственный или настоящий), и деревья шепнули нам: «Тсс!»

Льюис и Энн спели. Сначала по одному, потом дуэтом, затем снова поодиночке.

Певцы — это люди, которые ходят по жизни с открытыми глазами и рассказывают всем об увиденном. Певцами их делает умение заставить себя слушать. Доступнее объяснить я не могу, это и так сверхупрощение. Однажды в Рио-де-Жанейро восьмидесятилетний Эль Посадо стал свидетелем обрушения целого квартала многоквартирных домов, после чего выбежал на Авенида-дель-Соль и пустился в импровизацию. В его песне были ритм и рифма (ничего удивительного — в португальском языке масса рифмующихся слов); по пыльным старческим щекам струились слезы, а голос гулко бился о пальмы, растущие вдоль залитой солнцем улицы. Сотни людей остановились послушать: вскоре к ним присоединились еще сотни и сотни, и многим сотням рассказали они о песне Эль Посадо. Через три часа на месте катастрофы собралась огромная толпа с одеялами, едой, деньгами, лопатами и (что самое главное) желанием сплотиться в работоспособный коллектив. Никакой репортаж по стереовидению из района бедствия не вызвал бы подобной реакции. Эль Посадо считается первым Певцом в истории. Вторым стала Мириамна из Люкса, города под куполом. Тридцать лет, бродя по мощенным металлом улицам, пела она славу Кольцам Сатурна, на которые нельзя смотреть незащищенными глазами из-за сильного ультрафиолетового излучения. Но Мириамна, страдавшая необычной разновидностью катаракты, встречала за городом каждый рассвет и возвращалась, чтобы спеть об увиденном.

Все бы ничего, но в те дни, когда она не пела по причине болезни или отъезда (однажды Мириамну пригласили в другой город, куда докатилась ее слава), в Люксе падали котировки на фондовой бирже и подскакивала кривая преступности.

Объяснить эту взаимосвязь не мог никто. Колонистам оставалось только одно: присвоить ей титул Певицы.

Отчего же возникло сообщество Певцов, почему они появились практически во всех крупных городах Солнечной системы? Некоторые считают это спонтанной реакцией на воздействие вездесущих средств массовой информации. От радио, стереовидения и новостных лент просто некуда деться: они отучили людей самостоятельно оценивать события. В самом деле, кто сейчас ходит на спортивные состязания или политические собрания без миниатюрного приемника в ухе, дабы не усомниться в том, что происходящее у него на глазах — не плод воображения?

На первых порах любой желающий мог назваться Певцом, а от публики зависело: признать его таковым или поднять на смех. Но к тому году, когда люди, которым я не был нужен, выгнали меня за порог, сама собой установилась неофициальная квота, и теперь, если возникает вакансия, Певцы решают, кого им принять в свои ряды. Кандидату, помимо стихотворческого и актерского талантов, необходима харизма, чтобы не пропасть в паутине общественного мнения, где немедленно оказывается новоизбранный. Ястреб, прежде чем стать Певцом, приобрел некоторую известность благодаря поэтическому сборнику, опубликованному в пятнадцатилетнем возрасте. Он гастролировал, читал стихи в университетах, но к моменту нашего знакомства в Центральном парке (я только что насладился тридцатисуточным отдыхом в качестве гостя города; в библиотеке «Томбса» можно найти потрясающие книги[43]) еще не успел прославиться и был весьма удивлен тем, что мне знакомо его имя.