Выбор оружия. Последнее слово техники - Иэн Бэнкс

Кстати, приятно было получить от вас известие о «Своевольном» и его эскападах за несколько прошедших десятилетий; признаюсь, в последнее время я плохо слежу за событиями, и новости об этой незадачливой машине вызвали у меня почти что ностальгию.

Но возвращаюсь к делам земным и тем давно прошедшим годам; поскольку мой английский ввиду неиспользования за последнее столетие ухудшился, все это переводит автономник, и мои ошибки прошу считать его ошибками.

Дизиэт Сма

К весне 1977 года нашей эры экспедиционный корабль Контакта «Своевольный» находился над планетой Земля уже почти шесть месяцев. Этот корабль класса «Эскарп» промежуточной серии прибыл в ноябре прошлого года, после того как засек электромагнитную эмиссию планеты в ходе произвольного (по его утверждению) сканирования. Насколько произвольной была конфигурация сканирования, я не знаю: возможно, у корабля была какая-то предварительная информация, о которой он нам не сообщил, обрывки слухов, почерпнутых из давно признанных сомнительными архивов, слухов, многократно переведенных и ретранслированных, которые за столько времени, претерпев множество перемен, стали туманными и неопределенными. То было всего лишь упоминание о том, что на планете существует или, по крайней мере, скоро возникнет разумный человекоподобный вид; в любом случае на его появление есть шансы… Вы вполне можете спросить у самого корабля, неясно только, даст ли он ответ (вы же знаете эти ЭКК).

Как бы то ни было, нам пришлось иметь дело с почти классическим продвинутым третьим этапом, настолько характерным, словно вы прочли о нем в учебнике, ну если не в основной главе, то по меньшей мере в примечаниях. Я думаю, что все, включая и корабль, были довольны. Мы все знали, что шансы найти что-либо подобное Земле крайне невелики, даже если искать в наиболее вероятных местах (чего мы официально не делали), и все же она была перед нами – достаточно было включить ближайший экран или даже персональный терминал и увидеть ее, как она висит себе в космосе на расстоянии менее микросекунды, светится белым и голубым (или черным бархатом, на котором горят пылинки огоньков), а ее широкий, невинный лик постоянно меняется. Я помню себя: сижу и часами не свожу с нее глаз, наблюдаю за конфигурациями погодных вихрей, за их неторопливым движением, когда мы неподвижны относительно них, а если мы движемся – гляжу, как подо мной перекатывается этот шар с его континентами, океанами и облачным покровом. Планета казалась одновременно безмятежной и теплой, неумолимой и уязвимой. Эти впечатления были так противоречивы, что взволновали меня, хотя не было понятно до конца почему, и усилили уже смутно зародившиеся во мне дурные предчувствия. Мне представлялось, что этот мир слишком уж близок к некоему совершенству, словно списан со страниц учебника, чтобы там все шло хорошо.

Конечно, все это нужно было как следует обдумать. «Своевольный» еще на этапе маневрирования и замедления, а потом, проходя через потоки старых отраженных радиоволн, взвешивал все «за» и «против» и слал запросы на всесистемный корабль «Плох для дела», который, находясь на расстоянии в несколько тысяч лет, прочесывал галактику, двигаясь к ее ядру; мы оставили его всего лишь год назад, после отдыха и пополнения запасов. Какую еще полезную нам информацию мог предоставить «Плох» – это где-то, видимо, зафиксировано, но мне представляется не очень важным, а потому, полагаю, не имеет смысла и доискиваться. Пока «Своевольный» описывал изящные силовые орбиты вокруг Земли и большие Разумы решали, стоит вступать в контакт или нет, большинство из тех, кто был на его борту, вели спешные приготовления.

Первые несколько месяцев пребывания на орбите корабль действовал как гигантская губка, впитывая все подряд, любые крохи информации, какие ему удавалось обнаружить на планете; он просматривал магнитопленки, карты, диски, файлы, микрофиши, фильмы, таблички, страницы, свитки, записывал и снимал, измерял и фиксировал, наносил на карту, сортировал, сопоставлял и анализировал.

Частицами этой лавины информации (казалось, что ее много, но, как нас заверил корабль, ее было до смешного мало) набивали головы тех из нас, кто по внешним данным мог, после некоторых изменений, сойти за землянина (мне пришлось обзавестись двумя дополнительными пальцами на ногах, из пальцев рук удалить по суставу, изменить форму уха, носа и скул; по настоянию корабля пришлось менять и походку), и вот к началу 1977-го мне удалось неплохо освоить немецкий и английский, а история и современность этого мира мне были известны, вероятно, лучше, чем подавляющему большинству аборигенов.

С Дервли Линтером мы были неплохо знакомы, но ведь на корабле с экипажем в триста человек все знают друг друга. Он был на «Плох для дела» в то же время, что и я, но познакомились мы, только оказавшись вместе на борту «Своевольного». И он, и я отбыли в Контакте уже половину стандартного срока, так что новичками нас трудно было назвать. А потому последующие события для меня вдвойне необъяснимы.

Январь и февраль я провела в Лондоне: пришлось шляться по музеям (рассматривать экспонаты, хотя на корабле были их прекрасные четырехмерные голограммы, и не видеть упакованные в ящики артефакты, которые хранятся в подвалах или вообще в другом месте, хотя на корабле были великолепные голограммы и этих вещей), ходить в кино (на корабле, конечно же, были копии всех фильмов, сделанные с лучших пленок) и – это, пожалуй, приносило больше пользы – посещать концерты, спектакли, спортивные состязания и вообще любые собрания людей, какие удавалось выявить кораблю. Много времени прошло в обычных прогулках по улицам, где можно было изучать людей, разговаривать с ними. Все они были очень любезны, но не всегда доступны и раскованны, как может показаться; странные сексуальные нравы местных жителей не позволяли женщине просто так подойти и заговорить с мужчиной. Подозреваю, что, не будь я на добрый десяток сантиметров выше среднего мужчины, у меня было бы больше неприятностей.

Другой моей проблемой был сам корабль. Он все время пытался интенсифицировать мою программу: заставить меня сделать как можно больше, встретиться с как можно большим числом людей, увидеть то, услышать это, познакомиться с одной, поговорить с другим, посмотреть это, надеть то… Дело было не в том, что мы хотели разного – корабль редко просил меня сделать что-то против моей воли, – просто он постоянно чего-то хотел от меня. Он рассматривал меня как своего посланника в городе, его человеческое щупальце, корень, через который он высасывал все, что можно, пытаясь насытить бездонную яму – свою память.

Приходилось устраивать передышки от этой гонки в отдаленных, диких местах – на Атлантическом побережье Ирландии, в горах и на островах Шотландии. Что могло быть лучше небольшого отдыха в графстве Керри, в Голуэе и Мейо, в Уэстер-Россе и Сазерленде, на Мулле и Льюисе? Корабль угрозами, лестью, обещаниями самой распрекрасной работы пытался выманить меня оттуда.

Но в начале марта мои дела в Лондоне закончились, и меня отправили в Германию, по которой мне теперь предстояло бродить, слоняться и путешествовать. Мне назвали несколько мест и дат, сказали, что нужно сделать, о чем думать.