Выбор оружия. Последнее слово техники - Иэн Бэнкс

– Мо, – сказал я, едва сдерживая улыбку и кладя рюкзак на пол, – это же только вымысел.

– Форма не имеет значения. Это работа, в которой оскорблен Аллах. Вы это не можете понять, мистер Манро. Для вас не существует ничего настолько священного.

– Да? А как насчет свободы слова?

– Но когда Национальный фронт хотел использовать Студенческий союз, вы были с нами на демонстрации, разве нет? Как насчет их свободы слова?

– Они хотят лишить этой свободы всех остальных, Мо. Вы не отказываете им в праве на свободу слова, вы защищаете свободы других людей, которые были бы ущемлены, дай тем хоть немного власти.

– Но в краткосрочной перспективе вы отказываете им в праве публично выражать свои взгляды, разве нет?

– Конечно, если кто-то хочет приставить пистолет к виску другого человека и нажать на спусковой крючок, то в такой свободе ему следует отказать.

– Значит, ваша вера в свободу все же имеет некоторые ограничения, свобода не может быть абсолютной. Для вас нет ничего священного, мистер Манро. Вы основываете свои убеждения на производных от человеческой мысли, так что иначе и быть не может. Вы можете верить во что-то, но веры у вас нет. Настоящая вера приходит, когда ты подчиняешься силе божественного откровения.

– Значит, если у меня нет того, что я считаю суевериями, поскольку верю, что мы так или иначе существуем, и верю в… науку, эволюцию и все прочее… то я не столь достоин, как некто, верующий в древнюю книгу и жестокого бога пустыни? Извините, Мо, но для меня и Христос, и Мухаммед были только людьми. Харизматичными, разносторонними, одаренными, но все же смертными, и ученые, монахи, историки, ученики, писавшие о них или фиксировавшие их мысли, – да, они вдохновлялись, но не Богом. Это вдохновение было внутри их, оно есть у каждого пишущего… да что там – у каждого человека. Давайте поговорим о дефинициях, Мо. Вера – это убежденность без доказательств. Я этого не могу принять, но меня ничуть не смущает, что вы можете. Почему же вас так волнует, что я думаю так, а не иначе или что Салман Рушди думает так, а не иначе?

– Конечно, мистер Манро, ваша душа никого не касается, кроме вас. Как и душа Рушди. Если ты мыслишь кощунственно, то ограничиваешь грех своим «я», но если ты кощунствуешь публично, то тем самым преднамеренно оскорбляешь тех, кто верует. Это насилие над нашими душами.

Нет, ты можешь себе это представить? Этот парень ходит в круглых отличниках. Отец у него астрофизик. Мо, вероятно, и сам станет преподавателем (он уже начинает предложения со слова «очевидно»; боже мой, он на полпути к цели!). На дворе уже 1989-й, но отступи назад на толщину книжной обложки или черепной коробки, просто переверни страницу – и ты уже в темной ночи Средневековья.

Такой вот, значит, спор, пока голые деревья и холодные бурые поля тянутся за двойным стеклом вагона и откуда-то доносятся неизменные вопли капризничающего ребятенка.

Но что вы скажете, спросил я его, о мальчишках, которые катят напролом на своих «хондах» по минным полям, чтобы расчистить дорогу для иранской армии? На мой взгляд, так это чистое безумие. А на взгляд Мо? Может быть, обманутые, может быть, используемые, но увенчанные славой. Я сказал ему, что пока еще не прочел «Сатанинских стихов», но зато читал Коран и нашел его таким же нелепым и противоречивым, как Библия… и после этого я чуть не сорвался на крик, а Мо погрузился в угрожающее и чреватое взрывом молчание, и одному из наших пришлось в буквальном смысле встать между мной и ним. (Совпадение; я читал «пингвиновское» издание Корана, изданное, как заявляет Мо, евреем и к тому же нечестивое, потому что там суры помещены не в том порядке, а «Викинг», который издает «Сатанинские стихи», принадлежит к той же издательской группе… богатая почва для теории заговора?)

Мы с Мо позднее обменялись рукопожатиями, но день был испорчен.

Подходящее место, чтобы сделать паузу. Они только что вызвали нас.

Привет еще раз. Я вернулся. «Кровавая Мэри» в одной руке, ручка в другой, книга Рушди в качестве опоры. С одной стороны от меня – проход, с другой – свободное место, так что я могу расслабиться (уже снял туфли). Народу чуть меньше, чем я ожидал в такое время года. Пункт назначения – Джексонвилл. (Я думаю, будь это Гарвард, то они оплатили бы полет на «конкорде», но, с другой стороны, невозможно получить все.)

Да, так я говорил о совпадениях. Я начал читать «Сатанинские стихи» в зале ожидания. И как начинается книга? Два парня кувыркаются в воздухе, после того как взорвался авиалайнер. Класс. Нет, я не хочу сказать, что боюсь летать или что-то в этом роде, но это не самое подходящее чтение перед посадкой в самолет, как ты считаешь? Это, значит, раз. Плюс те два случая: путешествие – разговор/спор, причиной которого становится книга (две книги), в обоих случаях – логика против веры, каким-то образом это связано с нынешним путешествием; автобус, поезд, самолет, пресвятая троица современного транспорта по сравнению и в контрасте с параноидальными психозами религиозной веры.

Что делать с этими людьми? (Я уж не думаю о том, что они могут сделать с нами, если дать им волю; был бы у меня шанс преподавать «Разум и сострадание в поэзии двадцатого века» в Тегеране?) Разум формирует будущее, а суеверие заражает настоящее.

А совпадения убеждают легковерных. Две вещи происходят одновременно или одна вслед за другой, и мы предполагаем, что между ними должна быть связь; ну, скажем, в прошлом году мы принесли в жертву девственницу, а в этом был хороший урожай. Конечно, обряд почитания солнца действует – оно ведь встает каждое утро. Разве нет? Вечером я читаю молитву, и конец света еще не наступил.

Мышление жука-навозника. Жизнь слишком сложна, в ней неизбежны постоянные совпадения, и мы должны смириться с тем фактом, что какие-то события происходят без всяких на то причин, что они случаются не в наказание и не в вознаграждение. Да черт побери, самое разнадежное, самое стопроцентное доказательство божественного вмешательства, священного великого замысла существовало бы и без всяких совпадений! Они и в самом деле выглядели бы подозрительно.

Не знаю. Может быть, это я ошибаюсь. Я не хочу сказать, что либо мусульмане, либо христиане владеют истиной, что либо старческие причитания Рима, либо истерические выкрики Кума содержат хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее окончательное суждение: мы, мол, произошли оттуда-то и оттуда-то, а цель нашего существования в том-то и в том-то. Я только думаю, что и то и другое представляет собой некое приближение к истинным устремлениям человечества; возможно, это и есть самые точные приближения. А разум – только аберрация (мысль гибнет).

Маленькая девочка – длинные светлые кудряшки, огромные синие глаза; в пухленьких ручках пластиковая кружка-непроливайка – появилась в проходе рядом со мной, с очень серьезным выражением на мордашке. Она разглядывает меня с тем отвлеченным вниманием, которое свойственно, кажется, только маленьким детям. Постояла и ушла.

Просто чудо как хороша. Но откуда я знаю: может, ее родители – христианские фундаменталисты, и она вырастет в убеждении, что Дарвин – посланник Сатаны, а эволюция – опасная глупость?