Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата? - Юрий Емельянов

В то же время, как это характерно для всех социальных выскочек, запредельное презрение к тем, кто, по их представлениям, был «ниже» их, сочетался с постыдным преклонением перед теми, кто, по их представлениям, был «выше» их. Зная заграничную жизнь по отдельным товарам, восторженным рассказам поверхностных наблюдателей или откровенному вранью радиоголосов и иной пропаганды, не имея понятия о сложности и противоречиях западного общества, о его моральных, социальных, культурных изъянах, социальные выскочки слепо восхищались западными странами, не допускали ни слова критики в их адрес и старались по-провинциальному подражать западному стилю.

Обывательские настроения, о которых нередко с беспокойством говорили на съездах партии руководители прибалтийских республик, были широко распространены в СССР и за пределами Прибалтики. Незаметно происходила эрозия социалистической морали, которая вытеснялась ценностями аполитичного обывателя, корыстного, себялюбивого, самодовольного и ограниченного. Вера во всесилие личного интереса, отторжение приоритета общественных ценностей, невнимание к положению тех, кто особенно нуждается в общественной поддержке, неизбежно вели к возрождению прокапиталистических настроений.

Одновременно по мере роста спекуляции «дефицитными товарами» и хищений государственной собственности в советском обществе медленно, но верно стала складываться «теневая экономика» со своей «подпольной буржуазией». В этой социальной среде складывались идейные и моральные установки, глубоко чуждые социалистическим. Вместе с «теневой экономикой» в социалистическом обществе развивалась и «теневая идеология». В ходе конфронтации с официальной идеологией она бросала вызов принципам социальной справедливости. Медленно, но верно представители этого слоя стремились взять управление страной в свои руки.

Эти настроения получали поддержку из-за рубежа. Западные радиостанции предлагали советской молодежной радиоаудитории продукцию массовой культуры, которую она не получала в СССР. Западные публикации, распространявшиеся в СССР, создавали яркое красочное представление о мире западного потребления. Одновременно советским людям предлагалась альтернатива решения проблем потребления с помощью смены общественно-политического строя. К этому выводу упорно, умело и в течение нескольких десятков лет подводила антисоветская пропаганда радиостанций «Голос Америки», «Свобода», Би-би-си и других, вещавших на СССР на языках всех союзных республик. При этом чисто потребительские цели облекались в красивые фразы о борьбе за свободу и демократию.

При поддержке Запада в СССР создавались диссидентские группы, часть которых выдвигала задачу реставрации капиталистических порядков. Правда, их численность была невелика — не более нескольких сотен человек. Но их деятельность широко освещалась на Западе, создавая впечатление, будто речь идет о многомиллионном движении протеста. Такие группы действовали и в Прибалтике.

Рост подспудных антисоветских настроений во всем Советском Союзе под влиянием этих факторов усугублялся в Прибалтике историческими особенностями развития этого региона. Физическое уничтожение и бегство из трех республик сотен тысяч сторонников Советской власти после поражений в 1918–1920 годах, преследование коммунистов и других левых в 20–30-х гг., новый исход из Прибалтики и уничтожение сотен тысяч сторонников Советской. власти в годы гитлеровской оккупации в 1941–1945 годах, а затем — бандитского террора в 1944–1952 годах сильно уменьшили ряды тех, кто был готов активно защищать социализм. Более того, масштабы прибалтийских республик, не позволявшие людям обрести анонимность, делали многолетний моральный террор против сторонников Советской власти особенно эффективным. В дальнейшем же сказывалась инерция терроризирования тех, кто выступал за советский строй.

В то же время немалое воздействие на общественное сознание оставили буржуазные и шовинистические идеи 20–30-х годов, нацистская идеология 1941–1944 годов, националистические призывы антисоветского подполья с середины 40-х до начала 50-х годов. Это идейное наследие особенно успешно развивалось на почве националистической спеси, ненависти к инородцам, сильно унавоженной расизмом, зоологической ксенофобией и культом бюргерских ценностей. Парадоксальным образом потомки тех, кого веками иностранные угнетатели, немецкие бароны и бюргеры, польские и шведские помещики третировали как «быдло», теперь, получив высшее образование в советское время и став частью советской интеллигенции, претендовали на принадлежность к «избранным», стоящим на недосягаемой высоте над «грязными и дикими простолюдинами». В сознание людей внедрялись мифы об извечной культурной пропасти между эстонцами, латышами и литовцами и «дикими» русскими. Утверждалось, что, в отличие от русских, народы Прибалтики трудолюбивы, аккуратны, чистоплотны и вежливы, а русские и другие народы СССР — ленивы, неряшливы, грубы и много пьют. Утверждалось, что в СССР лишь народы Прибалтики умеют создавать удобные и комфортные условия в домах, а это является чуть ли не главным признаком цивилизованности. Отставание же от Запада в сфере потребления объяснялось исключительно тем, что народы Прибалтики лишены возможности развиваться самостоятельно, что русские и другие народы, в силу своей «отсталости», навязали эстонцам, латышам и литовцам «нецивилизованный» путь развития.

В частных беседах утверждалось, что, поскольку Прибалтика добилась значительных успехов в развитии промышленности и сельского хозяйства, она должна получать больше за свой вклад в валовой национальный продукт. При этом игнорировались и дешевые цены на энергоносители, которые существенно снижали затраты на производство, и усиленные капиталовложения союзного правительства в экономику края.

В то же время ускоренное развитие промышленности также ставилось в вину Советской власти. Вступлением в СССР объясняли наличие различных проблем Прибалтики, которые были характерны не только для этого региона, и даже не только для Советской страны. Указывали на то, что если бы в Эстонии, Латвии и Литве не была создана развитая промышленность, то не возникло бы промышленных отходов и не было бы нанесено урона окружающей среде. О выгодах, полученных тремя республиками от развития в них высокоразвитой промышленности, старались при этом не вспоминать.

Указывали и на то, что, поскольку развитие промышленности потребовало новых рабочих рук, а в Прибалтике не хватало своих трудовых резервов, в три республики прибыло немало советских людей из других республик, прежде всего из России. А это привело к сокращению доли «коренного» населения в Латвии и Эстонии. Действительно, по данным переписи 1989 года, число эстонцев в Эстонии сократилось до 61,5 %, а в Латвии — до 52 %. Однако, как подчеркивал М.Ю. Крысин, за 1961–1989 годы число въехавших в Латвию составило 1 666 400 человек, а число выехавших — 1 296 500, т. е. превышение составило лишь 371 900 человек. Те, кто возмущался «избытком» мигрантов, забывали, что в Латвии и Эстонии всегда была значительна доля «некоренных» жителей. Еще в 1897 году из населения Латвии латыши составляли 68,3 %. Между тем увеличение числа людей, не владевших эстонским, латышским и литовским языками, отличавшихся от местного населения поведенческими чертами, служило почвой для распространения утверждений о «русификации» и подавлении национальных культур.