Оркестр меньшинств - Чигози Обиома

медсестры обещание надежды, Ндали сказала ему, что хочет сообщить кое-что, но сделает это позднее. Я до сих пор слышал ее голос, когда она сказала ему об этом по телефону много лет назад. «Это большая, большая новость, даже меня она удивила. Но я очень счастлива!»

– Она не получала от тебя вестей, беспокоилась, брат мой. Дитя Господа, она носила твоего ребенка – и вдруг много дней от тебя ни слова. Потом прошли недели, она ждала – ни слова. У нее была копия твоего уведомления о зачислении. Она позвонила в университет, и там ей сказали, что́ ты сделал.

Мой хозяин хотел было заговорить, но Джамике продолжал:

– Ей сказали, ты изнасиловал белую женщину и теперь проведешь двадцать шесть лет в тюрьме. Они даже сказали ей, приговор, мол, очень снисходительный и в большинстве мусульманских стран наказание за изнасилование – смертная казнь.

– Кто ей такое сказал?

– Ее муж мне об этом не говорил, но я думаю – Дехан. Он не знал всей истории; думаю, не знал. Но она пыталась. Она искала тебя, пыталась помочь. Он сказал, она не поверила, что ты мог совершить такое, и сообщила в нигерийское посольство в Турции, но там никто ничего не стал делать. Я помню об этом, брат: когда я звонил моим друзьям в Гирне, они мне сказали, нигерийское посольство в Турции звонило в университет. Так что я думаю, она пыталась, брат. Я был виноват, но она пыталась тебя спасти.

– Что еще? Что еще случилось? – спросил мой хозяин, потому как старая ярость стала снова закипать в нем.

– Ее семья, – сказал его друг и заплакал. – Они пришли в ярость от всего этого. Она забеременела вне брака, кроме того, она задействовала международные институты, чтобы спасти человека, преступника, содержащегося в тюрьме другой страны. Вот почему они прежде всего попросили ее уехать в Лагос. Огбонна такого не говорил, но я думаю, она пыталась тебя спасти. А потом опустила руки.

Иджанго-иджанго, что-то шевельнулось в моем хозяине, он почувствовал тепло внутри, словно что-то горячее проникло туда с неторопливой беспощадностью. Она опустила руки. Что это значит? Акатака, это значит, человек пытался сделать что-то, а потом перестал. Может быть, человек пытался поднять что-то, а потом ему приходит в голову, что он никогда не сможет поднять такой груз, и он сдается, опускает руки.

Мой хозяин сидел ошарашенный, словно мир, в котором он родился, жил, занимался любовью, спал, страдал, исцелялся, снова страдал, все это время был иллюзией, неким неожиданным видением слепого старика: только что яркое, светящееся, а через мгновение – мираж, который, будучи увиденным, тут же растворяется.

26. Пауки в доме людей

Чукву, твои уши были терпеливы. Ты слушал. Ты выслушал здесь мой пересказ всего перед божественным советом. Ты слушал, пока все деревья в Беигве были облачены, словно в яркие одеяния, в чарующие мелодии. Даже сейчас, пока я говорю, музыка льется отовсюду в светлые залы, проникая в них как пот через поры в коже. И повсюду вокруг – духи-хранители, которые должны выйти вперед и дать свои показания. Но я теперь должен поспешить и заполнить пропасть, которая открылась в моей истории. И мне не понадобится много времени, Гаганаогву, чтобы дойти до конца.

Чтобы не задерживать, я должен напомнить тебе о том, что часто говорят великие отцы, умудренные знаниями о войне и сражении: тому, что должно убить человека, не обязательно знать его имя. Это относится к моему хозяину. Потому что описывать то, во что он превратился за дни и недели после открытий Джамике, мучительно больно. Но я должен рассказать тебе о последствиях этих перемен, потому что дело, о котором я свидетельствую, требует этого. Эгбуну, мой хозяин превратился в джинна, человека-духа, бродягу, падшего скитальца, существо, крадущееся по бушу, в изолированного от мира изгоя по собственной воле. Он не желал слушать советов друга, который умолял его не начинать драку. Он же поклялся себе, что непременно начнет. Он истово поклялся себе, что вернет своего сына. Он говорил, что, кроме этого, у него не осталось ничего, за что стоило бы драться. И никто, даже я, его дух-хранитель, не мог убедить его не делать того, на что он себя настроил.

И потому он снова стал прятаться в кустах близ ее дома и, когда она возвращалась домой, пытался заговорить с ней, но она не выходила из машины, объезжала его и спешила прочь. Когда он понял, что таким образом ничего не добьется, он пришел в ее аптеку, кричал, что хочет забрать своего ребенка. Но она заперлась в кабинете и вызвала соседей через окно. В аптеку прибежали три человека, вытащили его и избили так, что у него распухли губы и было рассечено верхнее веко левого глаза.

Но это его не остановило, Эгбуну. После этого он отправился в школу, где учился мальчик, и попытался забрать его силой. И я думаю, что именно здесь было посеяно семя того, что привело меня сюда в самую тревожную из человеческих ночей. Потому что я видел это много раз, Осебурува. Я знал, что человек, который возвращается в то место, где разбилась его душа, не простит легко тех, кто снова притащил его туда. О каком же месте я говорю? О том проклятом зарешеченном месте, где прекращается человеческое существование, где человек живет бездвижной жизнью, как та статуя барабанщика посреди улицы[134] или фигура ребенка с раскрытым ртом возле отделения полиции.

Хотя на сей раз охранники обошлись с ним по-другому, ограничились одними оскорблениями и пощечинами, этот случай разбудил в нем мучительные воспоминания. Он плакал в камере. Проклинал себя. Проклинал мир. Проклинал свои невзгоды. Потом, Чукву, он стал проклинать ее. А уснув той ночью, он увидел сон из прошлого и услышал ее голос: «Нонсо, ты погубил себя из-за меня!», и он вскочил с голого пола камеры, резко сел, словно эти слова шли к нему долгие годы и он только теперь услышал их в первый раз, через четыре года после того, как она их произнесла.

Эзеува, Джамике пришел внести за него залог утром третьего дня.

– Я тебя предупреждал: оставь ее в покое, – сказал Джамике, когда они вышли из отделения полиции. – Ты не заставишь ее силком вернуться к тебе. Оставь прошлое в прошлом и двигайся вперед. Уезжай в Абу или Лагос. Начни все заново. Ты найдешь хорошую женщину. Ты посмотри на меня. Сколько лет я провел