Зверобой - Джеймс Фенимор Купер

— А при красоте вы готовы жениться даже на нищей?

— Ну, это мысль, достойная прапорщика! Любовь в шалаше — это старая погудка на новый лад, которую приходится слышать в сотый раз. Мы не из тех, что женятся, мой милый мальчик. Возьмем нашего командира, старого сэра Эдвина. Хотя он уже полный генерал, но никогда не думал о женитьбе; а если мужчина дослужится до генерал-лейтенантского чина, избежав брака, то он уже в полной безопасности. Стало быть, помощник командира тоже уже конфирмован, как я сказал однажды моему кузену-епископу. Майор — вдовец, он отведал брачной жизни в течение двенадцати месяцев, когда был еще юнцом, и теперь мы считаем его одним из самых надежных наших людей. Из десяти капитанов только один еще колеблется, и он, бедняга, всегда считался в полковом штабе своего рода memento mori[80]для нашей молодежи. Что касается младших офицеров, то еще ни один из них не рискнул заявить, что хочет представить свою супругу полковому собранию… Но ваша рука, кажется, вас беспокоит… Пойдем посмотрим, что сталось с Грэхэмом.

Хирург, сопровождавший отряд, занимался совсем не тем, что предполагал капитан. Когда бой кончился, солдаты подобрали мертвых и раненых. Среди раненых оказалась бедная Гетти. Она была смертельно ранена ружейной пулей. Никто не знал, каким образом она получила рану. Скорее всего это была несчастная случайность.

Сумаха, все старухи и несколько гуронских девушек были заколоты штыками в самый разгар рукопашной схватки, когда трудно отличить мужчину от женщины, которые носят приблизительно одинаковую одежду. Большинство воинов остались на месте. Некоторым удалось, однако, бежать, а двое или трое были взяты живьем. Что касается раненых, то штык избавил хирурга от лишних хлопот. Расщепленный Дуб уцелел, но был ранен и находился в плену. Капитан Уэрли и молодой прапорщик прошли мимо него, направляясь в ковчег. Старый индеец в горделивом молчании сидел на одном из концов баржи с перевязанной головой и ногой, но на лице его не заметно было никаких признаков уныния или отчаяния. Несомненно, он оплакивал гибель своего племени, но при этом сохранял достоинство, подобающее воину и вождю.

Оба офицера застали хирурга в главной каюте ковчега. С выражением грустного сожаления на своем суровом, изъеденном оспой шотландском лице он только что отошел от тюфяка, на котором лежала Гетти. Для него это было необычно. Все его усилия не имели успеха, ему пришлось отказаться от всякой надежды на то, что девушка проживет хотя бы еще несколько часов. Доктор Грэхэм привык к сценам предсмертной агонии, и обычно они не производили на него особого впечатления. Но когда он увидел, что кроткая юная Гетти, по своему умственному развитию стоявшая ниже большинства женщин, переносит мучения с твердостью, которой мог бы позавидовать закаленный воин или прославленный герой, он был до такой степени взволнован этим зрелищем, что даже стыдился в этом признаться.

— Совершенно необычайный случай в лесу и вдобавок у пациентки, которая не совсем в здравом уме, — заметил он с резким шотландским акцентом, когда Уэрли и прапорщик вошли в каюту. — Я надеюсь, джентльмены, что, когда наступит наш час, мы с такой же покорностью согласимся принять пенсию на том свете, как эта бедная, полоумная девушка.

— Есть ли какая-нибудь надежда, что она оправится от этой раны? — спросил Уэрли, поглядывая искоса на смертельно бледную Юдифь. Впрочем, как только он вошел в каюту, на щеках у девушки выступили два красных пятна.

— Не больше, чем у Чарли Стюарта стать королем Англии[81]. Подойдите ближе и судите сами, джентльмены. В душе этой бедной девушки происходит в некотором роде тяжба между жизнью и смертью, что делает ее предметом, достойным внимания философа… Мистер Торнтон, теперь я к вашим услугам. Мы осмотрим вашу рану в соседней комнате и тем временем пофилософствуем вволю о причудах человеческого духа.

Хирург и прапорщик удалились, а Уэрли внимательно осмотрелся по сторонам, стараясь угадать настроение людей, собравшихся в каюте. Бедная Гетти полулежала на своей постели. На лице ее, хранившем просветленное выражение, можно было, однако, заметить признаки близкой смерти. Возле нее находились Юдифь и Уа-та-Уа. Юдифь сидела, охваченная глубокой печалью. Делаварка стояла, готовая оказать любую помощь. Зверобой, совершенно невредимый, стоял в ногах постели, опершись на свой карабин. Воинственный пыл на его лице уступил место обычному открытому, благожелательному выражению, к которому теперь примешивались жалость и мужественная скорбь. Змей занимал задний план картины, прямой и неподвижный, как статуя, внимательно наблюдая за всеми. Непоседа дополнял группу; он сидел на стуле возле двери с видом человека, чувствующего неуместность своего присутствия, но стыдящегося покинуть свое место.

— Кто этот человек в красном? — спросила Гетти, заметив капитанский мундир. — Скажи мне, Юдифь: ведь это друг Непоседы?

— Это офицер, командир военного отряда, который спас нас всех из рук гуронов, — тихо ответила сестра.

— Значит, я тоже спасена? А мне казалось, будто здесь говорили, что я застрелена и должна умереть. Умерла мать, умер отец, но ты жива, Юдифь, и Гарри тоже. Я очень боялась, что Гарри убьют, когда услышала, как он кричит в толпе солдат…

— Ничего, ничего, милая Гетти, — перебила ее Юдифь, старавшаяся в эту минуту больше чем когда-либо сохранить тайну сестры. — Гарри невредим, и Зверобой невредим, и делавары тоже невредимы.

— Как это случилось, что они застрелили бедную девушку, а мужчин не тронули? Я не знала, что гуроны так злы, Юдифь.

— Это была случайность, бедная Гетти, печальная случайность, только и всего. Ни один человек не решился бы причинить тебе какой-нибудь вред.

— Я очень рада. Мне это казалось странным: я слабоумная, и краснокожие никогда прежде не делали мне ничего худого. Мне было бы очень тяжело думать, что они переменились ко мне. Я также очень рада, Юдифь, что они не сделали ничего худого Непоседе. Знаете, Зверобой, очень хорошо, что пришли солдаты, потому что огонь жжется.

— В самом деле, это было великое счастье, сестра.

— Мне кажется, Юдифь, ты знакома с некоторыми из этих офицеров; ты прежде часто встречалась с ними.

Юдифь ничего не ответила; она закрыла лицо руками и застонала. Гетти поглядела на нее с удивлением, но, решив, что Юдифь горюет о ней, постаралась ласково утешить сестру.

— Не думай обо мне, милая Юдифь, — сказала любящая и чи стосердечная девушка. — Если я умру, не беда; отец с матерью умерли, и то, что случилось с ними, может случиться и со мной. Ты знаешь, в нашей семье я всегда стояла на последнем месте — значит, обо мне не много будут вспоминать, когда я исчезну в озере.