Красный флаг. История коммунизма - Дэвид Пристланд

Восточная Европа оказалась первым регионом, в котором ситуация стабилизировалась после периода революций, последовавших за смертью Сталина. Потребовалось еще некоторое время, чтобы преодолеть нестабильность в самом СССР. Силы, которым Хрущев развязал руки в Восточной Европе, были такими мощными, что ему пришлось применять насилие, чтобы справиться с ними. Но он находился в самом начале пути к реализации своего проекта по преобразованию Советскою Союза.

13 мая 1957 года Хрущев посетил заседание Союза писателей Его присутствие подчеркивало крайнюю серьезность, с которой партия относилась к литературе. Некоторые произведения советских писателей, включая роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» (1956), подверглись яростным нападкам со стороны влиятельных приверженцев сталинизма. Писатели с тревогой ожидали выступления Хрущева, не зная, чью сторону примет советский лидер[604]. Но их постигло разочарование. Хрущев произнес типичную для него бессвязную двухчасовую речь, которая превратилась в фарс, когда пожилая армянская писательница перебила оратора, чтобы пожаловаться на нехватку мяса у нее на родине. Однако смысл речи был предельно ясен: Дудинцев и другие авторы слишком далеко зашли в своей критике Сталина[605]. Было очевидно, что сам Хрущев книгу Дудинцева не читал, однако его советники кратко ознакомили лидера с ее содержанием. Микоян попытался убедить Хрущева, что Дудинцев был на его стороне, но ему это не удалось. Хрущев

считал, что роман порочит советскую систему. Однако через два года его мнение изменилось[606]. Хотя он по-прежнему критически отзывался о книге, теперь он утверждал, что она была идеологически приемлема.

Беспокойство Хрущева по поводу романа «Не хлебом единым» неудивительно. Книга пользовалась чрезвычайной популярностью: «Везде — в метро, в трамваях, в троллейбусах — молодые, взрослые, пожилые люди» читали этот роман. Конная милиция, во избежание беспорядков, патрулировала места, где читатели собирались для обсуждения романа[607]. Журналы были завалены письмами с требованием провести чистки среди бюрократов, которые были описаны в книге. Стиль и язык некоторых писем напоминали о терроре 1937 года. Например, каменщик из Ташкента писал, что роман отражал необходимость борьбы со «скрытыми врагами, с пережитками капитализма в умах людей и в наших собственных головах».

Неудивительно, что Хрущеву и его советникам трудно было отнести роман к какой-либо категории, поскольку он был жестким и идейным. Книга эта не только принимала и разделяла почти романтические идеи Хрущева, но и объясняла, почему они почти всегда заканчивались провалом. Главный герой романа — молодой учитель физики Лопаткин. Действие происходит в конце 1940-х годов. Лопаткин изобрел машину для центробежной отливки чугунных канализационных труб. Несмотря на прекрасное изобретение, ему на каждом шагу чинили препятствия сталинские бюрократы. Главным отрицательным героем был амбициозный карьерист Дроздов — типичный сталинист, описанный автором постсталинской эпохи. Он честолюбив, любит роскошь и не хочет иметь ничего общего с простыми людьми. Он мещанский технократ, который на ночь читает крайне антиидеалистическую главу о диалектическом материализме из книги Сталина «Краткий курс истории ВКП(б)». Дроздов так описывает свою философию: «Я принадлежу к числу производителей материальных ценностей. Главная духовная ценность в наше время — умение хорошо работать, создавать как можно больше нужных вещей… Чем лучше я его укрепляю, базис, тем прочнее наше государство». Для Лопаткина это была крайняя форма «вульгарного марксизма». Людям нужны идеалы, они не могут жить «хлебом единым». Лопаткин был в меньшинстве. Циничные бюрократы преследовали его, присвоили его идеи и в конечном итоге упекли в лагерь. Пока он находился в тюрьме, его друг профессор Галицкий собрал его машину и показал, что она работает Лопаткина выпустили из тюрьмы, реабилитировали и дали престижную работу. Но коррумпированный круг бюрократов, «скрытая империя», по словам Дудинцева, остается у власти, такой же корыстный и циничный, как всегда. Они обвиняют Лопаткина в том, что он эгоистичный индивидуалист. Теперь, когда к нему пришел успех, почему бы ему снова не вернуться в «советский коллектив» старых добрых товарищей и не купить себе машину и дачу? Роман заканчивается тем, что Лопаткин уходит с производства в политику, обещая бороться с бюрократами.

Роман «Не хлебом единым» был характерным для своего времени. Он осуждал бездушную технократию, типичную для эпохи позднего сталинизма. Он призывал к новому, романтическому марксизму, пронизанному идеями творчества, чувственности и демократии. Такие же чувства несет в себе повесть Ильи Эренбурга «Оттепель» (1954)» которая дала название всему хрущевскому периоду. Идеи этих произведений созвучны мысли Хрущева, который считал, что в каждом человеке есть врожденные творческие способности, и если власти будут поощрять их развитие, произойдет не одно экономическое чудо. Это послание в духе романтизма во многом было похоже на сталинские кампании по борьбе с бюрократией конца 1920-х годов[608]. Но Дудинцев, как и Хрущев, не хотел возвращаться к старой риторике классовой борьбы 1930-х годов. Как и раньше, бюрократы были отрицательными персонажами, главным же положительным героем стал уже не рабочий с мозолистыми руками, а образованный человек. И все-таки основное послание романа глубоко тревожило Хрущева. Дудинцев давал понять, что реформы не коснулись элиты. Систему смогут спасти только творческие индивидуумы. Советский «коллектив» весь прогнил от жадности и эгоизма.

Оказалось, что пессимизм Дудинцева был более реалистичным, чем утопизм Хрущева. Хрущев надеялся возродить идеалистические кампании 1920-х и 1930-х годов, очистив их от классового конфликта, пролетарской исключительности и сталинской жестокости. Но Хрущев и его союзники столкнулись с бюрократами, стремившимися сохранить свою власть; с населением, которое больше интересовал хлеб насущный, чем марксистский энтузиазм; с недовольной интеллигенцией, все еще идеалистичной, но постепенно теряющей веру в силу коллективного духа.

Хрущев очертил свое новое понимание коммунизма в длинной речи на XXII съезде партии в 1961 году. Как и Тито, он призывал к радикальному марксизму с некоторыми элементами романтического утопизма. Примечательно, что именно в то время ранние произведения Маркса-романтика были впервые опубликованы на русском языке. По мнению Хрущева, Ленин и Сталин, в сущности, отложили наступление коммунизма на неопределенный срок[609]. «Социализм», с его неравными доходами, с использованием денег в качестве стимула для работы, всемогущим государством, просуществует еще какое-то время. Однако Хрущев был нетерпелив и считал, что советские люди уже достаточно долго ждали. В 1959 году он создал комиссию, которая должна была дать ответ на вопрос, как ускорить движение СССР на пути к коммунизму. В результате появилась новая программа партии[610], согласно которой основной этап строительства коммунизма завершится к 1980 году[611]. Хрущев надеялся, что эта программа воплотит все мечты Маркса, включая отмирание государства как института. Но разум возобладал, и разговоры об исчезновении государства прекратились. В 1961 году понятие «коммунизм» в СССР означало сочетание коллективизма (общества, в котором работа была «истинным творчеством») и потребления (довольно свободная трактовка слова «изобилие», которое встречалось у Маркса)[612]. Однако все это было слишком далеко от романтического мышления 1840-х годов. Общество будет дисциплинированным, но «эта дисциплина будет достигаться не только принудительными мерами, но и воспитанием чувства ответственности за взятые обязательства». Это должно было произойти в ближайшие двадцать лет, но Хрущев настаивал, что сейчас самое время покончить с репрессиями[613]. «Классовая борьба» формально завершилась. Был положен конец ленинской «диктатуре пролетариата». В СССР теперь признавалось равенство всех классов и всех народов[614]. Пролетариат и партия как его авангард больше не имели преимуществ[615].