Картер побеждает дьявола - Глен Дэвид Голд

Когда Картер материализовал слона, Дьявол пришел в ярость. Он принялся жонглировать тремя маленькими человеческими черепами, которые вспыхивали в воздухе. Оркестр играл «Мефисто-вальс», сцена погрузилась во тьму, черепа взлетали всё выше и выше, Дьявол делал грубые жесты, с его пальцев срывались искры и струи огня.

Горящие черепа взлетали высоко над аркой просцениума. Никто не заметил, как это произошло, но внезапно оказалось, что Дьявол жонглирует двумя черепами, затем одним, и, наконец, руки его остались пусты. Джеймс, с рюмкой коньяка в руке, стоял на переходном мостике рядом с бутафором, который длинным сачком ловил горящие черепа и складывал в таз с мокрым песком.

Покуда публика любовалась пиротехникой, за антрактным занавесом рабочие воздвигали посреди сцены исполинское сооружение высотой с одноэтажный дом – деревянную лестницу, ведущую на эшафот, застланный черным бархатом.

Картер встал за кулисами, набрал в грудь воздух и выдохнул. От грима щипало глаза. Он посмотрел вверх, увидел Джеймса на переходном мостике, помахал рукой и даже прошипел: «Джеймс!» в надежде, что тот помашет в ответ. Однако Джеймс смотрел в другую сторону: он забавлялся последними выходками Дьявола, который сперва распечатал колоду сувенирных карт с портретом Картера и сжег ее дотла, а потом, переигрывая так, что зрители зашлись от смеха, изобразил целую пантомиму: распилил воображаемое пианино и победно вскинул руки – вот, мол, какой я молодец!

Картер вышел и встал рядом с ним посередине сцены. Дьявол схватил его за плечи и принялся трясти, пока, совершенно магическим образом, пара блестящих наручников не сковала Картеру руки за спиной. Дьявол поднял к небу сжатые кулаки, потом указал на возникшую за ним тень – огромную, во всю сцену, лестницу, увенчанную чем-то под покрывалом. По знаку Дьявола покрывало соскользнуло, и взглядам предстала гильотина.

За ней стоял человек в черном балахоне. Лицо скрывал капюшон с прорезями для глаз. Палач высился на эшафоте, расставив ноги и подбоченясь.

Ледок, расхаживающий там, где стояла бы публика без мест, нахмурился. Следующий раз надо будет направить туда сначала белый прожектор, потом, когда глаза у зрителей привыкнут, – красный. Палача подпоясать белой веревкой. Кроме того, голова у Вилли оставалась в тени – то ли он встал не на место, то ли вырос на шесть дюймов.

На сцене стояли трое: Картер и Дьявол на авансцене и, у гильотины, палач.

– Хм. Оригинальная гильотина работы Тобиаса Шмидта, – горько произнес Картер. – Что ж, если я уйду из жизни, то по крайней мере по высшему разряду. – Он сделал паузу для нервных смешков из зала, потом обратился к Дьяволу: – Можно мне подняться и взглянуть на нее, прежде чем…

Дьявол скрестил руки на груди и мотнул головой.

– Кто-то должен осмотреть гильотину и убедиться в ее надежности. – Картер шагнул к рампе. – Не соблаговолит ли самый умный человек в зале подняться на сцену?

Реплика была старая, никто из зрителей ее не узнал, но Картеру показалось уместным вспомнить ее именно сегодня. Лучи прожекторов скользнули по залу и сошлись примерно на середине седьмого ряда. Человек, сидящий там, заморгал и указал на себя пальцем, словно спрашивая: «Кто, я?» Это был Фило Фарнсуорт.

– Да, леди и джентльмены, сегодня у нас особенный гость. Мистер Фило Фарнсуорт, молодожен из города Огден, штат Юга.

Миссис Ледок заставила Фило встать – он всерьез упирался – и вытолкнула в проход.

– Мистер Фарнсуорт, – продолжал Картер, – инженер-изобретатель. Для нас большая честь, что он сегодня присутствует в зале.

Фило вышел на сцену, и Картер велел ему подняться по лестнице на эшафот, где стояла гильотина.

– Как вы видите, господа, между эшафотом и сценой – девять футов пустого пространства. Короче, никаких потайных отделений, никакой возможности спрятаться. – Картер поднял голову. – Мистер Фарнсуорт, что вы видите?

Палач жестом предложил Фило осмотреть устройство. Тот поправил очки, постучал по столбам и по перекладине, уважительно потрогал лезвие.

– С виду настоящая, – сказал он.

– Я заплатил за нее семьсот пятьдесят долларов, – отвечал Картер, – еще бы ей быть не настоящей. Пожалуйста, возвращайтесь на свое место. Не хочу забрызгать вас кровью.

Снова нервные смешки в зале. Фило быстро спустился по лестнице на сцену.

– Фило, – сказал Картер. – Я хочу, чтобы вы были моими глазами.

– Хорошо, мистер Картер.

– Если что-нибудь произойдет не так, вы – следующее поколение, вам и продолжать мое колдовство.

Щеки у Фило пошли красными пятнами. Он не знал, куда смотреть – на Картера, на гильотину, на беспокойно ерзающую публику. Дьявол поманил пальцем, и на сцену выбежали двое его приспешников, таща железную маску.

Картер холодно взглянул на Дьявола.

– Что до вас, сударь, моя магия куда сильнее вашей. Попытайтесь отрубить мне голову, если хотите, но меня это только раздосадует. Я вернусь и буду вас преследовать! – Он свел брови. Феба стояла за кулисами, выражение ее лица было не прочесть. Картер пожалел, что не может ей подмигнуть. Как странно влюбиться в женщину, которая никогда тебя не увидит! Она не сказала: «Я люблю тебя». Какой-то частью души Картер ощущал всегдашнее одиночество, какой-то – прекрасно понимал, почему она так остерегается любви. И тут подручные Дьявола взялись за дело. Они накинули Картеру на голову мешок – сплошной, без прорезей для носа и глаз, а сверху надели маску.

Зал загудел и зашевелился. Картера, связанного, с мешком и маской на голове, тащили двое негодяев, он вполне правдоподобно рвался из их рук. Его провели по авансцене, потом, на глазах у всего зала, втащили по лестнице. Оркестр, несколько долгих минут игравший стаккато, начал «Реквием» Моцарта. Ледок по-прежнему смотрел на палача. Что в нем не так?

Мучители втащили упирающуюся жертву на эшафот, бросили на плаху и подняли брус, под который еле-еле прошла маска. Брус опустили, прижав к шее, и закрепили внушительного вида щеколдой.

Негодяи спустились на сцену. Теперь на эшафоте стояли только палач и гильотина, осужденный на казнь лежал связанный и беспомощный. Оркестр играл одни и те же восемь тактов, все громче и громче. Палач смотрел на бьющиеся скованные руки, на узкую спину, на зажатую брусом голову и слушал музыку. Много лет он не играл перед таким большим залом, и роль была ему как нельзя по душе. Он чувствовал себя в родной стихии.

– В голове, отсеченной от спинного мозга, – прошептал он, – мозг функционирует еще несколько секунд. По крайней мере, мне так говорили.

Связанный человек задергался, маска звякнула о гильотину.

– Кто это?

Лысый человек отвечал тихо:

– Мистериозо.

Барабанная дробь, все остальные инструменты смолкли,

наступил жуткий миг магической истории. Фило на сцене гадал, как Картер выкрутится. Джеймс смотрел с переходного мостика, рядом Том читал газету. Зрелище маски и колодок внезапно потрясло Джеймса. Что-то смутное и тягостное зашевелилось в его душе, как будто он сам скован и беззащитен. За кулисами Феба считала секунды до конца представления. Она внезапно почувствовала себя дурой, ей хотелось произнести все несказанные нежные слова. Макс Фриц стиснул руку миссис Ледок. Олив Уайт, которая до этой самой минуты ждала мистера Гриффина, забыла обо всем, кроме того, что происходит на сцене. По всему залу чиновники, друзья Картера, соседи и критики, не отрываясь смотрели на гильотину. Даже служащие «Американской радиовещательной корпорации» и военного ведомства ненадолго забыли про интриги и подались вперед. Джеймс, щурясь, пытался за рампой рассмотреть зал, почувствовать его настрой, жаркое и холодное предвкушение. Ощущение несвободы ушло, сменилось древней, почти забытой гордостью от сопричастности великому делу, пусть даже в последний раз. Весь зал был полностью поглощен зрелищем – за исключением Ледока.