Белый фронт генерала Юденича. Биографии чинов Северо-Западной армии - Николай Рутыч

Поневоле напрашивается вопрос, чем руководствовался ген. Родзянко, избрав пор. Видякина начальником штаба корпуса. Удивляешься аттестации генерала на стр. 56 его воспоминаний, и как-то сама собой возникает мысль о правдивости слухов, что только благодаря этим проходимцам, недостойно носившим «белый крест» — высокий знак армии, ген. Родзянко стал начальником отряда, корпуса и армии.

Ротмистру Журавлеву гораздо более подходила роль по-крывателя фальшивомонетчиков, каковым он стал под руководством батьки, чем ответственная должность начальника оперативного отделения штаба отдельного отряда (стр. 26).

Штабс-ротмистр Щуровский, я бы сказал, был работоспособным и толковым большевистским агентом, но отнюдь не офицером, а тем более начальником контрразведки, а потом оперативного отделения.

Об его пьянствах и скандалах, о его грубом отношении к подчиненным и офицерам штаба неоднократно докладывалось генералу Родзянко, который почему-то не находил нужным это прекратить, отчего росло сильное недовольство и возмущение шт.-ротм. Щуровским, косвенно задевая и генерала Родзянко.

В силу ли своей легкомысленности, из-за отсутствия ли военного образования и опыта (как и Видякин, офицер ускоренного выпуска военного времени), из-за непонимания ли всей важности боевой обстановки, или просто из-за злоумышленных причин, но часто предавал совершенно ложную окраску событиям на фронте в своих сведениях начальника оперативной части штаба Корпуса.

Часто в сильно нетрезвом виде слишком ретиво вел оперативное дело, приводя в недоумение боевых начальников и офицеров, из-за чего часто происходили недоразумения, а то и просто неисполнение некоторыми более самостоятельными начальниками штабных приказаний.

Усиленно циркулировали слухи об участи Щуровского, как военного представителя 7-й армии, в Брест-Литовском мирном договоре.

Разраставшееся подозрение в сношениях Щуровского с большевиками, тем более, что многие секретные предначертания штаба 1-го корпуса становились известными красным штабам, заставило некоторых начальников отдельных боевых единиц собирать уличающий материал.

Таинственное безнаказанное убийство Щуровским мичмана Ломана, начальника контрразведки штаба 1-го корпуса, еще резче подчеркнуло подозрение.

Впоследствии обвиненный в сношениях с большевиками, был отдан военно-полевому суду, избежал которого, к сожалению, из-за развала армии.

Есаул Всеволод Пермикин (стр. 48) впоследствии был штаб-офицером для поручений при ген. Родзянко (неужели был взят в штаб для связи с Балаховичем?). Что касается нравственных качеств этого офицера, скажу слова его родного брата, командира Талабского полка полковника Бориса Пермикина:

— Он пятнает нашу старую фамилию, и мне стыдно сознаться, что я его родной брат.

О своем участии в шайке «черных автомобилистов» в Петрограде рассказывает сам. Был ярый партизан и разбогател грабежом.

Эти пять лиц были «одни из многих» и являлись более яркими сотрудниками генерала Родзянко. Заканчивая свои впечатления о воспоминаниях генерала Родзянко, не желая описывать его личность, замечу, что частые приезды генерала в штаб 1-го корпуса, заканчивавшиеся пьянством на виду у офицеров и солдат не только штаба, но и посторонних, вряд ли служили в пользу генерала, т. к. сильно подрывали уважение и доверие и часто вызывали грубую остроту и насмешку.

Библиотека-фонд «Русское Зарубежье». Архив Л.Ф. Зурова. Папка 3-10.

23 октября. Видели перешедшего из Совдепии со всем своим подрывным дивизионом поручика Карпова. Два года он собирал свой дивизион; офицер за офицером поступали к нему на должности иногда писаря, все под чужими фамилиями. Когда их стали проверять, удивительно было слышать, как на оклик — писарь такой-то, кто из офицеров — больше отвечали: «Есть! Штабс-капитан такой-то».

Главнокомандующий пригласил его и его помощника Козлова обедать. Этот Карпов маленький, молчаливый, очень воздержанный, но больной, по-видимому, чахоточный.

Ему удалось собрать дивизион, главным образом благодаря тому, что комиссаром у него был свой человек. «А комиссар! — тонко пошутил Родзянко, когда ему представлялся дивизион, — в петлю его».

Козлов, казак, неоднократно делавший переходы в Совдепию в качестве курьера, сидел несчастный, весь завшивевший. Уже несколько дней не переодевался и не мылся. Я написал о нем деж[урному] генералу.

С Кореновским я имел долгий разговор, из которого выяснилось, что белые организации в Пертрограде очень слабы. Они, к сожалению, могут еще предотвратить уличную борьбу, захватить Асторию [неразб.], но в деле ударить не могут. А между тем, это обещал Юденичу неоднократно Покровский. Юденич послал условную телеграмму, а я, на основании этой телеграммы и под влиянием уговоров Лушкова и Шмидта, написал Бахире-ву письмо в слишком рассудительных тонах. Мне теперь совестно, совестно! Я чувствовал, что они не правы, но Шмидт так убедительно говорил [неразб.], что я решил начать действовать в повелительном тоне: требуя от офицеров именем Колчака... и т.д. Это не мой тон! Пошлю другую, умнее.

Карпов видел Бахирева.

24 октября. — Армия наша... отступила. Бросила «Красное Село», «Павловск»... Воображаю брожение в Петрограде... и проклятия, сыплющиеся на наши головы.

25 октября. — Телеграмма от Бахирева, в которой он указывает на необходимость занятия «Красной Горки», после чего неминуемо падение Кронштадта. Я так обрадовался получить эту весточку от Мих[аила] Коронатовича, хотя и не мне адресованной...

26 октября. — Ко мне явились Шт. Капитан Неклюдов и мичманы [неразб.]. Они... шпионили в районе эстонской армии. В сущности, они еще до того, как эстонцы начали операции против «Красной Горки», имели поручение войти в связь с ее гарнизоном и убедить его сдаться. Неклюдов — бывший командир «Красной Горки». Они пришли, когда Питка* уже начал осаду. Видели они, что Ингерманландский полк, в котором командир финляндец, состоит из, несомненно, Русских. Питка производит мобилизацию русского населения. Эта же область грабится им беспощадно; вывозится все, что можно, особенно машины со стекольного завода... мебель из усадьбы... Население терроризировано.

Париж, сентябрь 2001 г.

Он родился в Одессе в 1916 г., за год до крушения Российской империи. Его отец, Николай Алексеевич Рутченко, был офицером, в Первую мировую воевал на Румынском фронте. После развала армии весной 1918 г. отец в составе отряда полковника М.Г. Дроздовского совершил легендарный поход от Ясс до Новочеркасска. Дорогами Гражданской войны прошел в рядах дроз-довцев до самой эвакуации из Крыма, но не смог покинуть родных берегов, остался. В ноябре 20-го разделил участь тысяч белых офицеров, расстрелянных красными в Симферополе. Так, изначально, русская история нанесла отметину на чистый лист судьбы будущего историка.