Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Подавленная перспективой поездки на поезде в другой город, Алиса притихла и не мешала ей собираться.

С погодой им, кажется, везёт. Небо чистое, тепло. А то в плохую погоду поездка в Гатрингс выглядела бы неестественной. А так… Она даже, пожалуй, наденет не ботики, а туфли. Свои осенние уличные туфли. Всё-таки они идут в официальное учреждение, комендатуру. Женя ещё раз оглядела одетую и причёсанную Алиску. Всё вроде в порядке. Ну вот, сумочку она ещё с вечера собрала. Деньги… да, ей говорили, что в больших городах всё дороже, так что возьмём ещё сотню. Это всё ещё из летнего запаса. Но если всё сбудется, надо будет поджаться и перестать роскошествовать. Переезд стоит дорого.

– Ну вот, – Женя ещё раз проверила плиту и печку, надела плащ и взяла сумочку. – Пошли.

– Ага! – Алиса соскочила со стула, на котором терпеливо ожидала окончания сборов, и, обгоняя Женю, побежала во двор.

До вокзала они дошли без приключений. Джексонвилл ещё только просыпался, и никто им не встретился. Женя решила ехать в среднем классе. Она помнила военные вокзалы, своё бегство в общей толпе беженцев. Но сейчас всё было по-другому. Тишина, спокойствие и порядок. Правда, и время утреннее, глухое. Они спокойно сели в полупустой поезд. Удобное четырёхместное купе, и они одни. Женя посадила Алису к окну, и та сразу занялась бегущим за стеклом пейзажем. Её восторги и вопросы не мешали Жене думать о своём. Об одном и том же…

…Очередная вечерняя «разговорная» чашка.

– Женя, – Эркин подаётся вперёд, наваливаясь грудью на стол. – Я на всё пойду, мне бы только тебя не подставить. Может, как-то иначе сделаем? Я тоже в другой город съезжу. Как Андрей. А ты с Алисой в Гатрингс.

– А потом?

– А потом запишемся. Уже там, на Русской Территории. Я… я и один прорвусь. Ну, скажу, что к своему племени еду. Отстал от поезда.

– И тебя отправят на Великую Равнину. Я слышала, всех индейцев туда вывезли, – она вздыхает. – Мы же беженцами станем. Поедем не куда хотим, а куда отправят. И как мы потом искать друг друга будем? Ты об этом подумал?

Эркин смотрит на неё широко открытыми глазами и медленно качает головой.

– Нет. Я думал, мы сами поедем.

– Знаешь, я тоже слышала кое-что. Зимой, говорят, так ещё можно было. А сейчас только через комендатуру и какой-то Беженский Комитет. И при Империи такое было. Я тогда с Алиской так намучилась… Страшно вспомнить. Сколько там народу потеряло друг друга. Одних сюда, других туда… – она машет рукой.

– Женя, русские не разлучают семьи. Мне об этом все говорили.

– Семьи, Эркин. Мы и по документам должны быть одной семьёй.

Помедлив, он кивает.

– Я понял. Женя, тебе это… неопасно?

Она улыбается, и его лицо светлеет и делается мягче. Эркин осторожно протягивает к ней над столом руки ладонями вверх. И она, всё ещё улыбаясь, кладёт свои ладони на его.

– Женя, как ты скажешь, так и будет.

Неужели он опять сейчас заговорит о своей клятве? Нет, просто наклоняется, опираясь лбом на её руки. Застиранная выгоревшая рубашка туго натянута на его плечах и спине, чёрные волосы блестят в свете лампы. И она также наклоняется, касаясь губами его макушки. Он трётся лбом, носом, губами о её руки так, что её губы скользят по его волосам, упругим, приятно жёстким…

…Женя поправила Алисе ноги.

– Сядь нормально.

– Ну, мам!

– Без ну. Всё и так отлично видно.

– Мам, это корова такая?

– Да, – согласилась Женя и не слишком уверенно добавила: – Совсем молодая.

– Телёнок?

– Да, тёлочка.

Ну, пока они одни в купе… Хотя она уже говорила с Алисой, но ребёнок есть ребёнок.

– Алиса, послушай меня.

Сегодня «английский» день, а она заговорила по-русски, и Алиса сразу оторвалась от окна и повернулась к ней.

– В Гатрингсе ты должна быть очень хорошей девочкой.

– Да-а?! – возмутилась Алиса. – Опять? Как в церкви, да?!

– Ещё лучше, – жёстко ответила Женя. – Что бы ни увидела, не кричи и не показывай. Что можно, я тебе скажу.

– А говорить как?

– По-английски. Вот если я заговорю по-русски, тогда и тебе можно.

– Ага, – кивнула Алиса и вдруг спросила: – А Эрик там, в Гатринсе? Да?

– В Гатрингсе, – поправила её Женя. – С чего ты взяла?

– А я спала и слышала. Он сказал: встречу на вокзале. Он нас встретит?

Женя вздохнула: вот хитрюга. Ну, ничего от этой девчонки не спрячешь.

– Да. Но ни подходить к нему, ни говорить с ним нельзя! Поняла?

Алиса кивнула.

– Как во дворе, да?

– Да!

– А зачем мы тогда туда едем, раз там как во дворе?

Женя улыбнулась.

– Так надо. Но там будет и весело, и интересно.

– А вкусно будет?

– И вкусно, – засмеялась Женя. – Смотри, лошадки.

Алиса сразу прильнула к окну. «Ничего, – про себя ответила Женя Алисе, – мы уедем туда, где и во дворе, и на улице, и везде будет как дома». А вон уже и Гатрингс показался.

Субботнее утро. Можно поспать подольше, но Рассел проснулся в своё привычное время. Что ж, он сам выбрал комнату с окном на юго-восток, вот и должен просыпаться с первыми лучами. И день, как назло, солнечный.

Рассел подвинулся на кровати, чтобы убрать лицо в тень и вытянулся на спине, закинув руки за голову. Как спальник. Только вот под одеялом. К чёрту! Рассел откинул одеяло и встал, подошёл к окну. Как же ему надоел этот затхлый провинциальный городишко. Эти мерзкие рожи, идиотские рассуждения о повороте. Неужели они всерьёз полагают, что после года свободы цветные покорятся и вернутся к хозяевам? Попробуй загнать спальника в Палас. Хотя бы этого чёртова индейца, к примеру. Нет, к чёрту, всё к чёрту. Надо встряхнуться. Закатиться куда-нибудь подальше, где тебя никто не знает. Так ведь в этой дыре и не найдёшь такого места. В Гатрингс, что ли, смотаться? А что? Совсем даже неплохо. И можно даже на пару дней. И прихватить понедельник, если всё будет хорошо. И вообще…

Он быстро привёл себя в порядок, оделся. Решил – делай. Так его учил отец, так он всегда поступал. И не ошибался. Он поедет в Гатрингс на два дня. И проведёт их по-своему, без оглядки на идиотские «прилично» и «положено». Завтрак? К чёрту! Это мерзкое бурое с грязно-жёлтой пеной пойло и чёрствые безвкусные комки булочек. Нет уж. Перехватит лучше чего-нибудь по дороге.

– Вы не будете завтракать, Рассел?

– Благодарю вас, миссис Ренн,