Монгол - Тейлор Колдуэлл

Джамуха был вне себя от горя и тут вдруг заговорил о своем анде:

— Темуджину сейчас, наверно, тяжело. Ведь Кюрелен был ему вместо отца, и, несмотря на многие разногласия, он любил свою мать.

Он ожидал, что Субодай начнет ему рассказывать о Темуджине, но Субодай промолчал, а на его лице появилось странное выражение. Так ничего и не поняв, Джамуха опять заговорил о Темуджине.

— С ним все в порядке, не так ли?

— Все нормально, — почти неслышно заявил Субодай.

Они замолчали. Костер стал затухать, и лунный свет освещал мрачный ландшафт. Воздух стал ледяным, и рядом тревожно заржали кони. Двое прежних друзей сидели рядышком, погруженные в невеселые размышления.

Джамуха вдруг почувствовал, что в душе верного Субодая идет нелегкая борьба, что он словно корчится от напряжения и страдания. Субодай не выдал себя ни словом, ни движением, но Джамухе все стало ясно. Он задрожал, будто перед ним предстали страшные враги, и весь напрягся. Он не мог пошевелиться, его лицо и тело окатили потоки холодного пота, а рот наполнила ужасная горечь.

Субодай отвернулся от него и, казалось, погрузился в сон.

Джамуха пытался с ним заговорить, но каждый раз судорога в горле не давала произнести ни слова. Наконец он с трудом выговорил прерывающимся голосом сквозь застывшие холодные губы:

— Субодай, ты мне сказал не все!

Вздохнул Субодай, тело которого вдруг пронзила дрожь, поднял голову и прямо посмотрел на Джамуху, его взгляд выражал страшное отчаяние.

— Ты прав, Джамуха. Я сказал тебе не все.

— Я не слабая женщина. Скажи мне все, что тебе известно, — сжав руки так, что его ногти впились в ладонь, спокойно проговорил Джамуха, чувствуя, что смерть коснулась его крылом.

Субодай тихо заговорил:

— Джамуха, я приехал, чтобы тебя обезоружить и доставить к Темуджину, чтобы тот тебя наказал.

Джамуха кивнул и почувствовал, как у него горит лицо.

— Мне все понятно! Но что еще?

Субодай облизнул пересохшие губы.

— Мне приказано перебить твоих людей, оставив лишь молодых женщин и детей, ростом не выше колеса кибитки, и привезти их с тобой Темуджину.

На глазах Субодая Джамуха превратился в старика, а его лицо стало напоминать маску смерти, из его груди вырвался жуткий крик, это был крик смертельно раненого животного. При этих звуках начали дико ржать кони, и несколько воинов приподнялись, моргая сонными глазами и нащупывая свое оружие.

Джамуха схватил Субодая за руку и начал его с силой трясти:

— Ты врешь! Даже Темуджин не способен на подобное зверство! Ты врешь, Субодай.

Субодай осторожно коснулся руки друга.

— Я тебе не лгу, — с сочувствием произнес он. — Клянусь богами, я хотел бы, чтобы это было ложью.

Джамуха опустил голову и громко разрыдался.

Его рыдания было невозможно выдержать, и Субодай обнял друга за плечи. Он испытывал к Джамухе сочувствие, его сердце, казалось, кололи ножами, но он ничем не мог помочь, как только предложить ему сочувствие и теплые объятия.

Вдруг Джамуха, резко откинув его руки, вцепился стальными пальцами в руку Субодая.

— Субодай, ты не можешь быть таким чудовищем! Ты не должен спокойно убивать беззащитных людей!

Субодай вздохнул.

— Он мне дал приказ, и я должен ему подчиниться. Я — воин и всегда подчиняюсь приказу!

— Но не сейчас! — громко закричал Джамуха, хватая Субодая и начиная его трясти. — Ты можешь сказать Темуджину, что когда ты прибыл в наш лагерь, то обнаружил, что люди его покинули, не оставив никаких следов!

Субодай чувствовал железные объятия Джамухи и грустно смотрел на него.

— У меня есть приказ, и тебе известно, что я должен его выполнить!

Во взгляде Джамухи сверкало безумие. Он размахнулся и сильно ударил Субодая по лицу, потом еще раз и еще… он бил и никак не мог остановиться. Лицо Субодая побагровело, на губах появилась кровь, но он все смотрел на друга с горечью и сожалением. Наконец, не выдержав, схватил Джамуху за руку и сжал ее.

— Ты же понимаешь, что я ничего не могу сделать.

Джамуха уронил голову на грудь. Субодай с сожалением смотрел на него.

Субодай горько вздыхал. Выражение его окровавленного лица быстро менялось — одна эмоция сменяла другую. Он потом вытер кровь с губ, удивленно посмотрел на окровавленные руки, словно не понимая, что же это такое.

Джамуха не двигался. Осторожно оглядевшись, Субодай приложил губы к уху Джамухи и тихо прошептал:

— Слушай меня, Джамуха, ты сказал, что твои люди беззащитны, что они не ждут нашего прихода и поэтому воины перебьют их, как беспомощных ягнят. Я позволю тебе сегодня ночью послать к ним гонца, чтобы предупредить о нашем приближении и сказать, что им необходимо подготовиться к нападению. Они смогут умереть, как настоящие мужчины, пытаясь защитить свои семьи.

Джамуха поднял голову и взглянул на Субодая глазами умирающего человека.

— У них почти нет оружия, — горько ответил он Субодаю.

— Неважно, пусть они сражаются тем оружием, какое у них есть. — Субодай помолчал, а затем устало добавил: — Это все, что я могу для тебя сделать. Мне неприятно убивать беззащитных людей.

Субодай поднялся и сильным ударом ноги разбудил спящего воина и приказал ему седлать коня. Потом он вернулся к Джамухе и сел рядом с ним, открыл суму и вытащил оттуда лист грубой китайской бумаги и калям. Он положил письменные принадлежности на колени Джамухи. Тот, не двигаясь, смотрел на них, как слепец.

— У меня к тебе есть одна просьба, — тихо сказал ему Субодай. — Когда мы приблизимся к твоему лагерю, ты не пытайся помочь своим людям. У меня приказ — доставить тебя Темуджину, и ты должен это мне пообещать. Иначе я не позволю гонцу ехать в твой лагерь.

Непослушными пальцами Джамуха пытался взять калям.

— Даю тебе слово, — сказал он и начал писать, буквы выходили дрожащими и неясными.

Джамуха просил своих людей как можно быстрее подготовиться к нападению и сопротивляться до самого смертного конца.

«Я вас умоляю сражаться как настоящие мужчины за все, что нам дорого и что мы так сильно любим. Это все, что я могу для вас сделать. Умоляю вас простить меня за то, какую роль я сыграл в вашей трагедии. На коленях молю вас, не судите строго меня, не думайте обо мне с ожесточением и знайте, что я разделяю вашу боль и вашу смерть!»

Джамуха чуть не выронил из онемевших пальцев калям, но он еще не написал все, что хотел, и снова с трудом начал водить пером по бумаге, и рука у него так сильно тряслась, что было почти невозможно разобрать буквы.

«Мой жене, Еси. Дорогая моя и желанная, прости меня за свою судьбу. Я знаю, что женщины и дети нашего клана станут рабами Темуджина. Я тебя умоляю — не позволяй, чтобы это случилось с тобой и нашими детьми. Любимая, мы еще с вами встретимся. Твоя христианская вера учит тебя именно этому. За границами темноты я снова буду тебя обнимать. То же самое касается наших детей. До встречи, моя любимая жена!»