Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Дипломатическая битва развернулась в Швеции, где победа осталась за Германией. «Трем послам стран Антанты, собравшимся на спешно организованную тайную встречу, не удалось побудить шведское правительство отказать Ленину и его людям во въезде в Швецию или в проезде через ее территорию… Генштабисты из Берлина, германский посол, а также Гельфанд со своими беседами за политическими кулисами привели к тому, что шведы дали официальное разрешение на проезд»[1179].

Владимир Набоков подтверждал, что на заседании Временного правительства Милюков поднял вопрос:

«— Господа, неужели мы их впустим при таких условиях?

Но на это довольно единодушно отвечали, что формальных оснований воспрепятствовать въезду Ленина не имеется, что, наоборот, Ленин имеет право вернуться, так как он амнистирован, что способ, к которому он прибегает для совершения путешествия, не является формально преступным. К этому прибавляли — уже с точки зрения политической целесообразности подходя к вопросу, — что самый факт обращения к услугам Германии в такой мере подорвет авторитет Ленина, что его не придется бояться. В общем, все смотрели довольно поверхностно на опасности, связанные с приездом вождя большевизма»[1180].

Разрешение на въезд Ленина в конечном счете было получено и от российского МИДа. Его глава Милюков объяснил свою логику английскому послу: «Как только станет известно, каким образом и с чьей помощью приехал Ленин, он будет настолько дискредитирован, что не станет представлять никакой опасности»[1181].

На Западе решения Временного правительства не поняли и не оценили. Константин Набоков утверждал, что в Лондоне «факт допущения Ленина в Россию через Германию и последующего безвольного попустительства его пропаганде непоправимо подорвал престиж Временного правительства»[1182].

Утром 27 марта (8 апреля) первым поездом Ленин с супругой выехали из Берна в Цюрих, откуда был назначен отъезд. Все отъезжавшие — 31 человек, включая двоих детей, — собрались в ресторан «Церингерхоф». Наиболее примечательными фигурами, кроме четы Лениных, были Зиновьевы, Арманд, Михаил Георгиевич Цхакая, Давид Сократович Сулиашвили, Григорий Яковлевич Сокольников, а также австрийский подданный Карл Бернгардович Радек. Из ресторана в половине третьего двинулись на вокзал — с баулами, подушками и одеялами. Там уже собралась группа возмущенных эмигрантов, чтобы выразить им свое презрение. Друзья Платтена и железнодорожники вытеснили протестующих с платформы.

Поезд стартовал в 15.10, и первой остановкой был пограничный Тайнген, где швейцарская таможня пересчитала пассажиров и устроила полный досмотр багажа (таможне договоренности путешественников с немцами были не указ), отобрав излишки запрещенных к вывозу товаров, прежде всего шоколад. Вагон перегнали через границу на немецкую станцию Готмадинген. Сопровождавший группу атташе германского посольства в Берне Шюллер передал свои полномочия офицерам Германского генштаба ротмистру фон Планитцу и лейтенанту Бюригу. Опять выгрузили пассажиров, отвели в зал таможни и опять пересчитали. В зале ожидания 3-го класса накрыли ужин.

Утром 28 марта (10 апреля) подали вагон — наполовину мягкий, наполовину жесткий, — три двери которого были опечатаны пломбами. «Вагон прицепили к поезду на Франкфурт. Первое мягкое купе отдали немецким офицерам. У его дверей провели мелом жирную черту — границу «экстерриториальности». Ни немцы, ни россияне не имели права переступать через нее. Отдельное купе дали Ленину и Крупской… Получили по купе семья Зиновьева и Поговская с сыном. Но, когда дележ закончился, выяснилось, что нескольких спальных мест не хватает. Тогда для мужчин составили график очередности сна»[1183].

Транзит через Германию должен пройти тихо и без запинки. Отделение IIIb организует совместно со службами железной дороги преимущественный проезд для этого «важного транспорта дипломатов», как говорится в инструкциях. Во время транзитного проезда шторки на окнах должны быть задернуты. Ленин только «за». «Курьезно, но даже германскому кронпринцу с его спецпоездом пришлось ожидать в Галле-на-Заале почти два часа, пока не проследует поезд Ленина»[1184]. Ехавшая в поезде Елена Феликсовна Усиевич вспоминала: «На больших станциях поезд наш останавливался преимущественно по ночам. Днем полиция отгоняла публику подальше, не давая ей подходить к вагону. Но поодаль народ все же собирался группами и днем, и даже по ночам жадно смотрел на наш вагон. Нам махали издали руками, показывая обложки юмористических журналов с изображением свергнутого царя». Усиевич объясняла такой интерес тем, что народ связывал с русскими революционерами «затаенные надежды на скорый конец ужасающей бойни»[1185].

Утром 29 марта (11 апреля) вагон прибыл в Берлин — сначала на Потсдамский, а затем на Штеттинский вокзал. За событием следил и кайзер Вильгельм II. В тот день он писал Бетману-Гольвегу: «Эмигрантам следовало бы за проезд в качестве ответной услуги предложить выступить в России за немедленное заключение мира». Представитель министерства иностранных дел и рейхсканцлера при Ставке фон Лерснер передал по телефону в МИД: «1. Его Величество кайзер предложил сегодня за завтраком дать с собой проезжающим через Германию русским социалистам Белые книги и подобные издания, вроде распечатки пасхального послания, и речи канцлера, чтобы они у себя на родине могли вести агитационную работу. 2. На случай, если русскому транспорту будет отказано во въезде в Швецию, Верховное главнокомандование было бы готово перевести пассажиров через германскую линию [фронта] в Россию. 3. Верховное главнокомандование было бы готово тех русских, которые еще находятся в Швейцарии, перевести в Россию через нашу линию [фронта]»[1186].

Поговорить на эти темы с Лениным выразили желание немецкие социалисты, но встретили решительный отпор. «Когда мы ехали в вагоне по Германии, то эти господа социал-шовинисты, немецкие Плехановы, лезли к нам в вагон, но мы им ответили, что ни один социалист из них к нам не войдет, а если войдут, то без большого скандала мы их не выпустим»[1187], — расскажет Ленин.