Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Платтен 22 марта (4 апреля) вновь был у фон Ромберга с текстом условий. «Дело находилось в руках швейцарского социалиста-интернационалиста Фрица Платтена, — расскажет сам Ленин. — Он заключил точное письменное условие с германским послом в Швейцарии… Главные его пункты: «1) Едут все эмигранты, без различия взглядов на войну. 2) Вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности, никто не имеет права входить в вагон без разрешения Платтена. Никакого контроля, ни паспортов, ни багажа. 3) Едущие обязуются агитировать в России за обмен пропущенных эмигрантов на соответствующее число австро-германских интернированных»[1173]. Ромберг посмеялся на тему о том, кто и кому может ставить условия, но возражать не стал.

И сразу проинформировал МИД: «Платтен, секретарь социал-демократической партии, навестил меня от имени группы русских социалистов и, в частности, их руководителей Ленина и Зиновьева, с выражением просьбы о том, чтобы небольшому числу самых видных эмигрантов, максимум от 20 до 60 человек, был разрешен проезд через Германию немедленно. Платтен утверждает, что события в России принимают опасный для вопроса о мире поворот и необходимо сделать все возможное для скорейшей отправки вождей-социалистов в Россию, так как они пользуются там значительным влиянием. К сожалению, многие из эмигрантов не имеют документов и, за исключением Ленина и Зиновьева, они обеспокоены тем, что их имена могут не попасть в список отъезжающих. Кроме того, они согласны на любые условия — такие, как проезд без остановок в опечатанном или вообще закрытом вагоне. Но они настаивают на том, что ни один из них не должен быть оставлен, что их вагон должен получить право экстерриториальности и что все они должны быть включены независимо от их отношения к вопросу о войне и мире… Поскольку их немедленный отъезд в наших интересах, я настоятельно рекомендую выдать разрешение сразу же, приняв предложенные условия».

Буше на следующий день отвечал Ромбергу: «Генштаб согласен. Переезд границы в Готмадингене. Нужный офицер будет сопровождать поезд от Готмадингена до Засниц. Передача в Готмадингене осуществляется представителем МИД, назначенным там же. Никаких паспортных формальностей на границе. Багаж будет опечатан. Безопасный транзит гарантируется»[1174].

Объединенный эмигрантский ЦК в Цюрихе 22 марта (4 апреля) вновь подтверждает свою позицию, призвав «не вносить дезорганизации в дело возвращения политической эмиграции и дождаться результата шагов, предпринятых ЦК как органом политической эмиграции в целом». ЦК вновь обращается в российское посольство в Берне с официальным запросом о возможных путях попадания в Россию и получает ответ: «В настоящее время пути для проезда в Россию нет». Аксельрод, Мартов, Рязанов, Натансон, Луначарский и другие шлют телеграммы Керенскому, Чхеидзе с предложением обменять эмигрантов на немецких пленных. Ответы были отрицательными: «это произвело бы весьма печальное впечатление». Руководители Совета обещали добиться разрешения на проезд через Англию[1175].

Ленин, как может, пытается страховаться от неизбежных обвинений в нелояльности или предательстве. 23 марта (5 апреля) он просит Ганецкого попытаться еще раз выяснить — возможна ли санкция Совета на поездку и каково мнение на это Русского бюро ЦК. Санкционированного властью возвращения не получалось. Бюро ЦК большевиков в Петрограде было поставлено в крайне неприятное положение. Там прекрасно осознавали, что проезд вождя большевиков через территорию главного врага автоматически и не без оснований делал их партией предателей и изменников. Но Ленин (и члены Бюро это чувствовали) был нужен им в России как воздух, без него они барахтались на политической периферии. Российские лидеры большевиков не имели никаких иллюзий по поводу негативных последствий такого решения, но не испытывали и никаких комплексов.

Вспоминал член Русского бюро ЦК Молотов: «В этой сложной политической обстановке, чувствуя огромную ответственность за положение в партии и вместе с тем, сознавая слабость своих наличных сил, мы ждали скорейшего возвращения Ленина из-за рубежа. Мы всей душой ждали этого, знали, что Ленин рвется на Родину и видели, какие у него огромные трудности на этом пути.

Наконец стало известно, что благодаря содействию левых швейцарских социалистов-интернационалистов во главе с известным Платтеном Ленину предоставляется возможность направиться в Россию. При помощи Платтена была достигнута договоренность с германскими властями о проезде группы большевиков во главе с Лениным из Швейцарии через территорию воюющей Германии в нейтральную Швецию. Ленин вынужден был пойти на это, так как не было никаких надежд на то, что его возвращению на родину будут содействовать находившиеся в военном союзе с Россией такие страны, как Франция и Англия, где хорошо знали о непримиримо антиимпериалистической, революционно интернационалистической позиции Ленина. Что же касается кайзеровской Германии, то она, видимо, имела свои какие-то иллюзии насчет усиления влияния интернационалистов в воюющей против нее России, когда возвратятся на родину Ленин и другие большевики… В свою очередь, Ленин и большевики прекрасно понимали, что иногда необходимо использовать некоторые иллюзии и политическую близорукость классового врага…»[1176]

Бюро вновь направляет в Стокгольм Стецкевич, которой, по утверждению Шляпникова был дан наказ: «В.И. Ленин должен проехать каким угодно путем, не стесняясь ехать через Германию, если при этом не будет личной опасности быть задержанным». Ганецкому Русское бюро телеграфирует: «Ульянов должен немедленно приехать». Сестра Ленина Марья Ильинична подтверждала: «Ваш приезд желателен, но избегайте риска». Ганецкий и Воровский, 24 марта (6 апреля) пересылая Ленину эти телеграммы, от себя добавляли: «Просим непременно сейчас же выехать, ни с кем не считаясь»[1177].

25 марта (7 апреля) в Народном доме Берна Ленин встретился с интернациональной группой социалистов, которые согласовали заявление для прессы, где говорилось, что «наши русские единомышленники не только вправе, но обязаны воспользоваться предоставившимся им случаем проезда в Россию», чтобы «служить там делу революции». Под заявлением, помимо Платтена, свои подписи поставили французы Анри Гильбо и Фердинанд Дорио, немец Пауль Леви и поляк Бронский[1178]. Не густо, но выбирать не приходилось.

Для проезда Ленина с компанией в Россию одной воли Берлина было мало, необходимо было еще согласие Стокгольма и как минимум непротивление Петрограда.