Изнанка - Ян Войк

Они расположились в трёхкомнатной квартире на втором этаже панельной высотки, окна которой выходили на Севастопольский. Обставлена квартира была неброско, никакой показной роскоши вроде резной мебели или хрустальных люстр, зато вполне уютно. Обследовав помещение, Иван сказал занимать гостиную как самую просторную из комнат. Здесь поверх нейтрально зелёного ковра стоял мебельный гарнитур из дивана и пары кресел со светло-коричневой обивкой. Окно и балконную дверь прикрывали светлые тюлевые шторы, сквозь которые просвечивали силуэты каких-то разлапистых комнатных растений, что плотно выстроились на подоконнике в цветочных горшках. Всю дальнюю стену перекрывал огромный шкаф, под завязку набитый книгами, он оставлял совсем мало места для небольшого телевизора и ДВД-плеера, сиротливо притулившихся на тумбочке в уголке. Кто бы здесь не жил, но он или, скорее, она любила цветы и книги гораздо больше телесериалов и даже голливудских блокбастеров.

Газовую плитку и баллоны к ней Поводырь оставил в оружейке у Кукловода, эта часть снаряжения никак не помещалась в маленький походный ранец. Поэтому сейчас Иван, нисколько не смущаясь, с помощью сапёрной лопатки пустил на дрова пару стульев и небольшой комод из прихожей. Потом он сходил на кухню, принёс оттуда здоровенный эмалированный таз и табуретку со стальными ножками. Табуретка заняла место возле балкона, только почему-то поставил её Поводырь вверх ногами.

– Зачем это? – спросил его Сашкин призрак. Милавин и сам удивлённо следил за действиями напарника, но вопросов задавать не стал.

– Ну, мы же не хотим спалить всю квартиру, – откликнулся Иван, водружая эмалированный таз между ножек табуретки, он повис, что называется, в распор. Перед тем, как разжечь костёр в этом очаге, Поводырь отдёрнул штору и приоткрыл балконную дверь.

– А это, чтобы мы тут не задохнулись от дыма, – тут же объяснил он девочке, не дожидаясь новых вопросов.

Когда в импровизированном очаге разгорелся огонь, Иван вскрыл одну из последних оставшихся у них консервных банок, это оказалась гречневая каша с мясом, и поставил её греться. Пока готовился ужин, он расстелил на диване плащ-палатку, а затем выложил поверх неё в ряд – «Калашников», ПМ и Винторез. Иван покопался в ворохе постельного белья, которое выбросил из комода, и выудил оттуда чистую простыню. Её он тоже бросил на диван, судя по всему, после ужина Поводырь планировал заняться чисткой оружия.

Когда каша подогрелась, он аккуратно снял её с огня и кивнул Милавину.

– Налетай!

– Не хочу, – Андрей покачал головой.

– Андрюха, я же тебе говорил. Тут есть надо обязательно, а то…

– Да пошёл ты!

Иван оборвал фразу на полуслове, смерил напарника взглядом и коротко кивнул.

– Ладно.

Он взялся за еду в одиночестве. Милавин же встал с кресла, на котором сидел всё это время, и направился к двери в соседнюю комнату.

– Ты куда?

– Спать, – бросил Андрей, не оглядываясь.

– Ложись здесь. Нечего разбредаться по всей квартире. Андрей!

Милавин даже не подумал оглянуться или остановиться, уже войдя в комнату, он услышал голос Морошки.

– Да бог с ним! Пусть идёт. Кто-нибудь из ребят за ним присмотрит.

За окнами уже окончательно стемнело, и Милавин оказался бы в кромешной темноте, если б не отсветы костра, что проникали сюда через открытую дверь. Андрей щёлкнул фонариком и огляделся. Спальня значительно уступала гостиной по просторности, но и здесь нашлось место для книжных полок и цветов на окне, а также встроенному в стену гардеробу с зеркальной дверью, просторной двуспальной кровати, паре стульев и прикроватной тумбочке, плотно заставленной какими-то флакончиками и баночками. Милавин сел на кровать, бездумно осветил фонарём всё, что стояло на тумбочке. Жидкость для снятия лака, духи, капли в нос, роликовый дезодорант и так далее. Всё-таки здесь хозяйничала женщина.

Клацая когтями по полу, в комнату неспешно вошёл серо-коричневый волк, немного постоял в дверях, принюхиваясь, затем демонстративно лёг на ковёр прямо посреди спальни. Несколько секунд он смотрел на Андрея, как будто ожидал, что тот скажет, но Андрей промолчал, тогда зверюга, смачно зевнув, уложила голову на лапы и прикрыла глаза.

– Слушай, а чаю у тебя нет, – послышался из соседней комнаты голос Невесты.

– Нет, всё закончилось, – остатки чая Иван отдал обитателям Лубянки.

– Жалко… Ну тогда я пойду прогуляюсь. Посмотрю, что там, на верхних этажах делается.

Босые ноги звонко прошлёпали по полу, затем лязгнул замок входной двери, и стало тихо. Милавин снял кожаную куртку, он хотел бросить её на стул, развернулся… и вздрогнул. На стуле кто-то сидел. Схватив фонарь, он высветил Сашку. Андрей выдохнул и едва сдержался, чтобы не ругнуться. Он абсолютно не слышал, как она вошла, хотя удивляться тут нечему, теперь его дочь не ступала по полу, а беззвучно плыла над ним лёгкой дымкой.

– Можно, я тут посижу, – её голос, как и она сама – это лишь тень прежней Сашки. Он как будто многократно отражённое, уже затухающее эхо её обычного голоса.

– Конечно, родная, – вытолкнул из себя Милавин. Он понимал, что должен поговорить с ней, найти какие-то слова, утешить, ведь девочке сейчас, наверняка, в сотни раз хуже, чем ему. Но когда он заглядывал внутрь себя, чтобы найти эти важные слова утешения, то натыкался на пустоту, перед ним открывалась всё та же бездна, и тогда любые слова казались глупыми, глумливыми, никчёмными. Если бы он мог, он бы сейчас обнял дочь, крепко прижал её к себе, погладил по волосам и этим сказал бы всё, что нужно. Она бы тоже обняла его за плечи, уткнулась мордашкой в грудь и зарыдала, а он бы качал её на руках, как раньше, когда убаюкивал перед сном. И так обнявшись, они бы и уснули. А утром стало бы чуть-чуть полегче…

Андрей почувствовал, что вот-вот заплачет, крепко зажмурил глаза, рукой смазал повисшие на ресницах капли и поспешил отвернуться от дочери. Куртку, которую до сих пор держал в руках, он бросил на пол, туда же отправился разгрузочный жилет. Потом он торопливо разулся, выключил фонарь, лёг на кровать и, завернувшись в мягкое ворсистое покрывало, отвернулся к стене.

«Твою же мать! Скорее бы закончился этот проклятый день. А новый никогда не начинался…»

Но сон не шёл. Лёжа в абсолютной темноте, Милавин всё вспоминал случившееся сегодня. Не искал ошибки и виноватых, а просто не мог выбросить из головы и заставить себя уснуть. Из соседней комнаты время от времени доносилось позвякивание металла о металл. Чистка оружия была в самом разгаре.

Когда же, наконец, он начал соскальзывать в сон и уже не контролировал поток собственных мыслей и воспоминаний, снова громыхнул входная дверь квартиры. Андрей вздрогнул и проснулся, услышал лёгкие шаги босых ног, а потом притворно обиженный и жалостливый голос Морошки из соседней комнаты.

– Я замёрзла.

Враньё, – после паузы произнёс Иван. – Ты не мёрзнешь.