Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Питер Гуральник

Среди лас–вегасских знаменитостей он оказался равным среди равных, и хотя его появление в тех или иных местах продолжало вызывать любопытство, это происходило «на расстоянии», при отсутствии типичного в обычных обстоятельствах пристального интереса, что оставляло ему свободу передвижения. Он остановился в гостинице «Нью–Франтир» со своим кузеном Джином и начал активно ходить по концертам. В первые же дни после приезда Элвис познакомился с танцовщицей Мэрилин Эванс, имевшей ангажемент в его отеле, и пригласил ее к себе в Мемфис в декабре. Затем настала очередь Дотти Хармони, 18-летней танцовщицы–блондинки из Бруклина, приехавшей в Лас–Вегас для участия в программе «Птица грома», подруга которой, как и сам Элвис, жила в «Нью–Франтир». Пораженный красотой Дотти, он несколько раз посылал гонцов к ее столику, приглашая пересесть за свой, однако та отвечала отказом до тех пор, пока «случайно не подняла голову и не увидела перед собой Элвиса, который, опустившись на одно колено, сказал: «Мэм, вы самая красивая женщина из всех, что я когда–либо видел. Не согласитесь ли выпить со мной?» Они начали встречаться. Элвис приходил на все ее выступления. «Мы проводили вместе почти каждый день и каждый вечер, — рассказывала она, — за исключением того времени, когда я работала». 14 ноября, за день до нью–йоркской премьеры «Полюби меня нежно», он побывал на открытии гастролей Либерейса в «Ривьере», который появился перед публикой в золотом костюме и, заметив Элвиса в первом ряду, тут же вытащил его на сцену. Обменявшись пиджаками и инструментами перед вспышками камер вездесущих репортеров, они принялись исполнять такие песни, как «Girl of Му Dreams» и «Deep in the Heart of Texas». «Мы с Элвисом можем кривляться, — заявил Либерейс, — потому что мы можем себе это позволить».

Постепенно Элвис и Дотти все больше привязывались друг к другу. «Он был очень приятным парнем, каждый вечер звонил своей матери и заставлял меня звонить моей. Рассказывал мне о своей семье — как они жили в одной комнате, как его отец каждый вечер молился, чтобы жизнь наладилась, и как он теперь рад, что может обеспечить родителей. Возможно, в это немного трудно поверить, но в основном мы просто гуляли. Ездили в аэропорт и смотрели, как взлетают самолеты… Как–то вечером мы остановились и помогли пожилому человеку сменить шину на автомобиле. Знаете, мы же были просто детьми». Иногда они ссорились — обычно из–за того, что на Дотти обращали внимание другие мужчины. («Я знала в городе всех и вся, и это сердило Элвиса, но как–то раз я ему сказала: «Что хорошо для гусыни, хорошо и для гуся».) Бывало, что в порыве гнева Элвис срывал со стены телефон, «но вскоре я узнавала, что он опять починен».

Однажды вечером они отправились послушать Billy Ward and His Dominoes, одну из любимейших ритм–энд–блюзовых групп Элвиса, молодой вокалист которой — никому не известный и даже не указанный в программе Джеки Уилсон помимо хитов Dominoes («The Bells», «Rags to Riches», «Have Mercy Baby») также исполнил и попурри из вещей Элвиса. Сначала он спел «Hound Dog» и пару других вещей, которые не слишком впечатлили их первоначального исполнителя, но потом выдал совершенно потрясающую версию «Не будь жестокой» — медленнее и с большим драматизмом, чем на пластинке, — после чего Элвис приходил на его концерт четыре раза подряд.

Приезжал Ник с парой голливудских приятелей, но всего лишь на несколько дней, так что в основном он проводил время в компании Дотти (иногда они брали с собой Джина) и перед отъездом взял с нее слово, что она проведет Рождество у него в Мемфисе.

Джун прочла о нем и Натали в мемфисских газетах. Элвис пытался до нее дозвониться сразу же после отбытия Натали, но, когда она перезвонила, Глэдис сообщила ей, что он в Лас–Вегасе и когда вернется — неизвестно. Впрочем, неизвестным для Джун оставалось и то, как сложатся их дальнейшие отношения — Элвис не позвонил ей ни после премьеры фильма, ни 19 ноября (в день ее рождения), и она была все менее склонна винить в этом Полковника.

Премьера прошла при огромном воодушевлении 15-летних. Когда в 8 утра нью–йоркский «Парамаунт» распахнул свои двери для зрителей, в очередь к билетным кассам на первый сеанс выстроилось полторы тысячи подростков, которых наверняка было бы еще больше, если бы ее заранее не прочесали школьные надзиратели. Когда же 21 ноября фильм «Полюби меня нежно» пошел в мемфисском Lowe's State и в других 550 кинотеатрах по всей стране, стало ясно, что он пользуется ошеломляющим успехом. К концу месяца «Вэрайети» сообщила об огромных сборах, что «свидетельствует о давно назревшей необходимости поиска новых актеров и сюжетов для подростковой аудитории». Он даже обогнал такие фильмы с участием Мэрилин Монро, как «Автобусная остановка» и «Семилетняя чесотка», и шел вровень с «Гигантом» и «Десятью заповедями», премьеры которых состоялись примерно в то же время.

Что же касается критиков, то большинство из них отреагировало на фильм весьма сдержанно, лишь изредка выказывая Элвису некую толику «неприязненного» и в определенной степени завистливого уважения. Особенно саркастически о новом, «приглаженном» голливудском герое высказался журнал «Тайм», задав своим читателям вопрос: «Это что, сосиска?», в то время как «Нью–Йорк тайме» снисходительно хвалила Элвиса за то, что он сумел прочувствовать все недостатки фильма и продемонстрировать живую актерскую игру. «В роли брата, вернувшего домой с войны, Ричард Эган попросту летаргичен, — писал Босли Краутер, — а Дебра Паже и вовсе утонула в меланхолии», однако «мистер Пресли… воспринимается как один из героев «Унесенных ветром». Возможно, самый интересный отзыв появился в «Репортере»: его автор, яростно нападая на поп–культуру в лице Элвиса («похож на невоспитанного ребенка») и так называемую «музыку» («нечто среднее между криком и стоном»), тем не менее ставил вполне уместный вопрос: «Кто он таков, этот новый герой? Как он выглядит, ходит, говорит, одевается?» И далее, сравнив Элвиса с Марлоном Брандо и Джеймсом Дином, приходит к выводу, что новый герой обладает манерностью Брандо, только что закончившего актерскую школу… «Прежде всего он безобразно ходит: сутулится, пошатывается, чуть ли не семенит. Все его жесты какие–то неуверенные и незавершенные; руки он держит перед собой так, словно нащупывает дорогу вдоль влажной стены в подземном переходе, или же, наоборот, прижимает к телу, словно в ожидании удара… Новый герой попросту невзрослый. Сколько бы ему ни было — двадцать, тридцать или сорок, ему все равно пятнадцать, и он крайне себя жалеет и стесняется. Он производит