Невеста для Ярого - Олли Серж

— Ты умеешь готовить? — Ярослав прислоняется я спиной к холодильнику и изучающе ждёт ответа.

— Вполне, — краснею и облизываю губы, — Что-то простое. Ну там макароны, сосиски, суп. Курицу запечь.

— Сделай нам бутерброды и чай, — почему любые слова в его исполнении звучат, как приказ? Он садится на самый дальний стул и, вздёрнув бровь, наблюдает за моей паникой, — Ветчина в холодильнике, хлеб в шкафчике. Ты можешь брать все, что тебе потребуется.

Коленки трясутся, руки тоже. Что это за странная игра в гостеприимство? Или меня только что тонко определили на место прислуги? Честно говоря, на этом праве находиться в доме мне было бы гораздо проще. Готовить, когда твою еду кто-то ест — приятно, а мыть полы и вытирать пыль — совершенно незазорно. Трудиться я умею. За хозяйку была с раннего детства. Нож дрожит и уже второй раз соскальзывает с кожицы ветчины. Не хватало ещё отрезать себе палец. На несколько секунд зависаю, делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, дорезаю ветчину неровными кусками и раскладываю на хлеб. Добавляю сверху сыр и свежий помидор. Благодаря маскировке, мой кулинарный дебют выглядит не так убого, как вначале. Не поднимая глаз, ставлю тарелку на стол и возвращаюсь к шкафам в поисках чая. Россыпь или пакетики? Простой выбор ставит в тупик и заставляет робко взглянуть на Ярослава.

— Я… — нарушаю молчание и сглатываю, — Не знаю, какой ты пьёшь чай, — держу в каждой руке по упаковке.

— Порционный быстрее, — говорит хриплым голосом и кивает на мою правую руку. Быстро отворачиваюсь, достаю пирамидки, кладу в кружки и заливаю кипятком. Сейчас нужно взять чашки и пойти сесть с Ярославом за один стол. А я не могу сделать этот последний шаг, это — уже выше моих сил. Пальцы соскальзывают по горячей керамике и стискивают столешницу. Напряжение трудного дня и жалость к себе накрывают меня, словно цунами, оглушая и вырывая из реальности на несколько секунд. Крупная слеза скатывается по щеке, падает в кружку и пропадает на поверхности чая. Меня обволакивает горячим дыханием, смешанным с запахом крепкого спиртного. Я не заметила, как Ярослав оказался за спиной, а его руки осторожно сжали мои плечи.

— Я сладкий люблю, — негромко на ухо, чуть с усмешкой и так нежно, что я подчиняюсь его обволакивающему голосу. Позволяю прижать себя спиной к широкой груди и ненавижу эту накатившую слабость.

Ярослав

— Не надо, — дрожит в моих руках, но не пытается убежать, — Ты пьян, пожалуйста, — голос срывается. Только не страх! Нет!

— Ну что ты, что ты… — сильнее прижимаю к себе. Зарываюсь в шелковую макушку носом и дышу, заполняя разум ее сладким запахом. Это земляника, какое-то простое мыло… — Моя красивая девочка… Никогда тебя не обижу. Не трону, — глажу, шепчу пьяно, целую волосы, и меня клинит. Решение сделать ее своей женой кажется единственно верным, — Вася… — разворачиваю лицом к себе, касаюсь пальцами нежной щёчки и заставляю посмотреть в глаза, — Васенька… Я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь? — она захлопывает глаза, разрывая со мной контакт. Нет? Я практически трезвею от мысли, что ее ответ окажется отрицательным.

— Ты не имеешь право у меня спрашивать, — она вся сжимается и отвечает почти зло.

— Любишь кого-то? — эту мысль не возможно принять, она вырывается неосознанно и заставляет внутренности сжаться в ожидании удара.

Вася отрицательно качает головой и распахивает глаза.

— Вся моя боль сейчас связана с тобой. Я не могу распознать оттенки остальных эмоций, — меня отпускает от ее слов с чувством, похожим на временную анестезию.

— Знала бы ты, как тяжело было отказаться от тебя, — перехватываю рукой ее кулачки на своих плечах и целую. Если бы мне кто-то ещё год назад сказал, что я буду сходить с ума, целуя женские руки, я бы рассмеялся в лицо. А ее бы всю зацеловал. Приближаюсь к вкусным губам…

— Вася… — дышу ее выдохами. Ну пожалуйста, чуть-чуть взаимности.

— Где же ты тогда был?! — ее тихая горечь выводит из сладкого коматоза, — Где? — ее трясет по-настоящему. Отталкивает меня с силой, а голос уходит в фальцет, — Когда мы с той девочкой, Машей, кажется, самолёт с грузом двести встречали? А ее рвало на поле постоянно! Она как увидела короба цинковые, так на колени и грохнулась. Я никогда! НИКОГДА не видела, чтобы люди так кричали! Знаешь, как мне зарыдать хотелось? Но я не могла! Иначе она б рядом с ними легла! Только когда девочку в скорую запихнули смогла!

Аааа! Меня оглушает ее болью. Ей плохо, к себе не подпускает — просто отмораживает взглядом. А мне снова на разрыв сердца жаль, что это не я. Презрением сносит… Да готов был хоть два раза за каждого! Не разбираясь зачем и почему! Говори! Кричи! Не знаешь же ничего!

— Ты знаешь, где сейчас Маша? — хватаю Васю за руку, фиксируя перед собой.

— В гинекологию ее тогда увезли. Когда я позвонила спросить о самочувствии, медсестра ответила, что пациентка родных не имеет и запретила любые справки о здоровье. Вроде как ребёнок там… был…

Это очень плохо! Бляяяя! Голос Васи затухает, и я решаюсь притянуть ее к себе.

— Мы не ходячие даже были, Вась… — вздох судорожный. Пожалуйста, верь мне… — После операций… А пока в больничке валялся, отец погиб. Мы тогда с Гошей решили, что нельзя к вам приближаться, не знали где рванут последствия. Миша носом землю рыл, был уверен, что заказняк… Даже деньги пришлось не на прямую.

— Ты мне все расскажешь? — взгляд прямо в глаза.

— Не нужно тебе это, Вася…

— Нужно, — упрямо вздёргивает подбородок. О, Господи! Мне нужно подобрать слова, чтобы не вынести ее этой реальностью.

— Я расскажу, Вась… Только давай сначала поедим, — мне самому нужно собраться. Человеческий мозг избирателен. Он стремиться забыть плохое, вылечить психику.

— Поедим? — она смотрит на меня, как на психически невменяемого.

— Да, — отвечаю тверже, — Чай, один бутерброд и мы поговорим.

Ярослав

Год назад…(Архип — брат Васи, Ярый, Гоша — начальник безопасности Ярого, Вадим — парень Маши)

— Торчим здесь пятые сутки, как идоты, — Гоша раздраженно ворочается на узкой кровати, застеленной чем-то на подобии матраса с флисовым одеялом, — Чешется все, трусы к заду приросли, а у кроссовок совсем подошва отъехала. Ярый!

— Ммм? — отвечаю, сбрасывая карты в отбой. Мы с Архипом режемся уже в сотый кон «дурака».

— Мне местный один кроссовки свои купить предлагал. Дай сгоняю! — Гоша садится и свешивает ноги.

— Нееет… — тяну в ответ, раздумывая, чем отбить короля — тузом или козырем, — Я предупреждал тебя об обуви? Говорил в берцах лететь?

— Ноги у меня в них потеют, — Гоша натягивает драные «коламбии» и светит пальцами в дырах, — И капец, как в них жарко…

— Гош, задрал ныть, сосредоточиться мешаешь! Сейчас ж не потеют! — одергивает друга Вадос и снова зависает глазами в телефоне.

— Опять, Пушкин, стихи Маше пишешь? — ржёт над Вадимом Архип и смотрит, как я сгребаю даму с вальтом, — На тебе, Ярый, — подкидывает ещё одну даму и кладет на стол оставшиеся две карты, — А это на погоны, — ржёт, показывая мне двух «шестёрок».