Что видно и чего не видно - Фредерик Бастиа

К счастью, вышеперечисленные псевдонародные, а по сути вульгарные премудрости преподносят в ложном свете бережливость и роскошество; в них учитываются только непосредственные, близкие следствия, которые видно, а не следствия отдаленные, которых не видно. Попробуем же выправить такое неполное видение вещей.

Мондор и его брат Арист, разделив между собой отцовское наследство, получили каждый пятьдесят тысяч франков ренты. Мондор занимается модной благотворительностью. Он слывет безудержным мотом и транжирой. Он обновляет свою мебель несколько раз в году, меняет свои экипажи каждый месяц. Рассказывают о его умении делать все это быстро и ловко. Короче говоря, перед ним бледнеют прожигатели жизни, которых можно встретить на страницах романов Бальзака и Александра Дюма.

Он окружен целым оркестром хвалы и восхищения. «Ой, расскажите, расскажите-ка нам о Мондоре! Да здравствует Мондор! Он благодетель рабочих, он Провидение народа. Ну и пусть, что, по правде говоря, он погрязает в оргиях и буквально забрызгивает грязью прохожих, несясь в своих каретах. Да, от этого несколько страдает его собственное достоинство, да и достоинство других людей. Но он ценен и полезен не сам по себе, ценны и полезны его богатство и удачливость. Он заставляет деньги крутиться. Двор его усадьбы всегда полон поставщиков, и они всегда покидают этот двор удовлетворенными и довольными. Не зря же говорится, что золотая монета кругла, чтобы она каталась!»

Арист избрал себе совсем другой образ жизни. Он не эгоист, но он индивидуалист, потому что рассудительно тратит деньги, довольствуется умеренными и разумными радостями, думает о будущем своих детей, а если определить все это одним и точным словом, он экономит.

Но послушайте, что говорят о нем все те же люди, люди вульгарного пошиба.

«К чему пригоден и кому нужен этот дурной богач, этот скряга? Конечно, есть что-то внушительное и трогательное в простоте его жизни. Он человечен, приветлив, великодушен. Но он слишком расчетлив. Он не проедает всех своих доходов. В его доме нет беспрерывного блеска, гама, суетни. Однако какую признательность может получить он от обойщиков, мебельщиков, каретников, торговцев лошадьми, бакалейщиков и кондитеров?»

Такие суждения, далекие от нравственных начал, основаны на сравнении с тем, что бросается в глаза, – с огромными расходами расточителя. Но не бросается в глаза другое: расходы экономного человека не менее, а то и более значительны.

Божественным изобретателем социального порядка все устроено превосходно. Политическая экономия и мораль не сталкиваются, а согласуются друг с другом, и мудрость Ариста не только более достойна, но и более выгодна, нежели безумие Мондора.

Когда я говорю о большей выгодности, я имею в виду не выгоду для Ариста или даже для общества вообще, а выгоду для сегодняшних, ныне действующих рабочих и для повседневной деятельности нынешней промышленности.

Чтобы доказать это, достаточно обратить умственный, духовный взор на последствия человеческих действий, скрытые от живого глаза.

Мотовство и расточительность Мондора бросаются в глаза: его дрожки, брички, ландо, фаэтоны, его расписные потолки, богатые ковры, сияние и роскошество всего его дома. Каждый знает, что его чистокровные жеребцы участвуют в бегах и побеждают. Обеды, устраиваемые им в парижском доме, собирают толпу зевак на бульваре, и люди говорят друг другу: отважный малый! Ничего не оставляет от доходов и, вероятно, истощает свой основной капитал. Это то, что видно.

Но не так-то легко увидеть, если иметь в виду интересы трудящихся, куда идут и во что превращаются доходы Ариста. Проследим, однако, их путь, и мы убедимся, что все его доходы, до последнего гроша, дают работу рабочим и делают это не менее надежно, чем доходы Мондора. Есть лишь одна разница: безумные траты Мондора обречены на иссякание и в конце концов на исчезновение, тогда как мудрые расходы Ариста растут из года в год.

А если так, то общественный интерес пребывает в полном согласии с моралью.

Арист тратит – на себя, семью, дом – двадцать тысяч франков ежегодно. Если бы этого не было достаточно для его благополучия, он не мог бы считаться разумным и мудрым человеком. Далее, он принимает близко к сердцу нищету и невзгоды бедных классов; он полагает своим долгом как-то помогать им и тратит десять тысяч франков на благотворительность. Затем, среди купцов, фабрикантов, сельских хозяев у него есть друзья, которые время от времени оказываются в затруднительном положении. Когда он узнает об этом, он оказывает им помощь, делая это осторожно, но эффективно, и выделяет для таких целей еще десять тысяч франков. Наконец, он не забывает, что у него есть дочери, которым надо приготовить приданое, и сыновья, которым надо обеспечить будущее, и поэтому он ежегодно сберегает и выгодно размещает десять тысяч франков.

Таким образом:

1. Личные расходы 20 тыс. фр.

2. Благотворительность 10 тыс.

3. Помощь друзьям 10 тыс.

4. Сбережения 10 тыс.

Рассмотрим каждую из этих позиций, и мы увидим, что действительно нет ни гроша, который не имел бы отношения к национальному труду.

1. Личные расходы. Применительно к рабочим и поставщикам они имеют совершенно тот же результат, что и расходы – на равную сумму – Мондора. Это самоочевидно, и не будем об этом больше распространяться.

2. Благотворительность. Выделяемые на это десять тысяч франков тоже уходят в промышленность и другие отрасли хозяйства. Они попадают к булочнику, мяснику, торговцу одеждой и мебелью. Разница лишь в том, что хлеб, мясо, одежда непосредственно достаются не Аристу, а тем, кого он поставил вместо себя. Такая замена одного потребителя другим ни в чем не затрагивает производство вообще. Потратит ли сам Арист сотню су или попросит потратить ее какого-нибудь несчастного – это все едино.

3. Помощь друзьям. Друг, которому Арист дает десять тысяч франков взаймы или просто так, не будет их куда-то упрятывать и обездвиживать. Не тот, как говорится, случай. Он, его друг, оплатит ими товары или вернет свои долги. В первом случае поощряется промышленность. Решится ли кто-либо утверждать, что промышленность больше выиграет от покупки Мондором чистокровного жеребца за десять тысяч франков, чем от покупки Аристом или его другом разнообразных тканей на те же десять тысяч франков? Если же речь идет о возвращении долга, то тут всего лишь появляется третий персонаж, заимодавец, который, получив эти десять тысяч франков, наверняка использует их либо в своей торговле, либо на своей фабрике, либо в своем поместье. Он будет играть роль еще одного посредника между Аристом и рабочими. Имена меняются, расходы остаются, и стимул для промышленности остается тоже.

4. Сбережения. Теперь о сбереженных десяти тысячах франков. Здесь, с точки зрения поощрения искусств и ремесел, промышленности, труда, рабочих, Мондор, как представляется, оказывается далеко впереди Ариста, хотя в нравственном отношении Арист опережает Мондора.

Я испытываю прямо-таки физическую боль, буквально страдаю, когда вижу подобные противоречия между великими законами природы. Если бы человечеству пришлось делать выбор между тем, что нарушает его материальные интересы, и тем, что притупляет его совесть, его ждало бы будущее, достойное горького сожаления. К счастью, дело обстоит не так. И чтобы показать экономическое превосходство Ариста, как и его превосходство моральное, достаточно усвоить одну аксиому, утешительную, но и объективно верную, хотя выглядит она парадоксально, а именно: сберегать – значит тратить.