Ключи к полуночи - Дин Кунц

Нет. Это тоже был бред.

Когда кореец был менее, чем в трех ярдах от нее, он поднял руку и сделал указующий жест кистью, которой не было. Разумом Джоанна понимала, что его интересовала только фреска, которую они с Алексом рассматривали, но на более примитивном, чувственно-эмоциональном уровне она отреагировала с уверенностью, что он указывал на нее, подбираясь к ней с несомненно недобрым намерением.

Из глубины ее души в памяти возник пугающий звук: скрежещущий, пронзительный, леденящий голос, полный отравы и ненависти. Голос был такой же знакомый, как боль и ужас. Она хотела закричать. Несмотря на то что человек в ночном кошмаре, безликий человек со стальными пальцами, никогда не говорил с нею во сне, она поняла, что это был его голос. Более того, внезапно она осознала, что хотя во сне и не слышала его говорящим, но точно слышала его наяву. Как-то... где-то... когда-то... Слова, которые вспомнились сейчас, не были вымышленными или взятыми из самых худших ее снов. Они всплыли из воспоминаний давно забытых времени и места, которые были такой же частью ее прошлого, как и вчера. Сдержанный голос говорил: "Еще стежок, милая деточка. Еще стежок". Звук становился громче: теперь голос громыхал с чудовищной силой. Она одна могла слышать его, остальной мир был глух к звукам этого голоса. Слова взрывались внутри ее: "Еще стежок, еще стежок, еще стежок". Казалось, ее голова не выдержит и взорвется вместе с ними.

Кореец остановился в двух шагах от нее.

Лизоль.

Медицинский спирт.

"Еще стежок, милая деточка".

Джоанна побежала. Она закричала, как раненое животное, и бросилась прочь от изумленного корейца, натолкнулась на Алекса Хантера, совершенно не понимая, кто он, стрелой промчалась мимо него, ее каблуки шумно стучали по деревянному полу. Она спешила в следующий зал, желая закричать, но потерявшая дар речи; бежала, не оглядываясь, уверенная, что кореец гонится за ней; бежала мимо ослепительных произведений искусства мастера XVII века Кано Танью и его учеников; летела между поразительно красивыми деревянными скульптурами, знаменитыми своей тонкой работой; и все это время она судорожно глотала воздух, который, как густая пыль, забивал ее легкие. Она бежала мимо покрытых богатой резьбой окон, мимо инкрустированных раздвижных дверей, под позолоченными потолками ее шаги отдавались гулким эхом; бежала мимо удивленных служителей, которые окликали ее, и, наконец, вбежала через выход в холодный ноябрьский воздух. Она начала пересекать двор замка, как вдруг услышала знакомый голос, зовущий ее по имени. Ошеломленная, Джоанна остановилась посреди сада замка Нийо и дрожала, дрожала, дрожала.

Алекс отвел Джоанну к садовой скамейке и сам сел около нее. Ее глаза были открыты неестественно широко, а лицо было бледным и заострившимся. Он держал ее руку; пальцы были такими холодными и белыми, как мел, что, казалось, в них совсем не было ни крови, ни жизни. Но Джоанна не была расслабленной или оцепеневшей. Она так сильно сжала его руку, что ногти впились ему в кожу. Тем не менее он ничего не сказал на это из страха, что она убежит. Что бы с ней не произошло, сейчас она нуждалась в человеческом сочувствии, и Алексу хотелось успокоить ее.

— Может вас отвезти в больницу?

— Нет. Все прошло. Мне уже хорошо.

— Скажите мне, что вы хотите?

— Только еще немножко посидеть здесь.

Близко склонясь, некоторое время он внимательно смотрел на нее и решил, что она говорит правду: она чувствовала себя лучше. Она выглядела больной, но ее щеки постепенно приобретали свой естественный цвет.

— Джоанна, что произошло?

Ее нижняя губа дрожала, как подвешенная капля воды, готовая сорваться, влекомая силой тяжести. Крупные слезы заблестели в уголках глаз.

— Э-эй. Ну вот, — нежно произнес Алекс.

— Алекс, извините меня.

— За что?

— Извините, что я выглядела такой дурой перед вами.

— Т-сс.

— Для меня было так важно... так важно, чтобы вы обо мне хорошо подумали, а теперь...

— Не говорите глупостей. Вы не дура. Ни в коем разе. Я знаю, кто вы: вы красивая, талантливая и очень интеллигентная женщина, самая загадочная женщина, которую я только встречал Бог знает за сколько лет. И если бы я думал о вас как-либо иначе, то я должен быть дураком.

Джоанна слушала с очевидной надеждой и сомнением, даже не пытаясь вытереть слезы. Алексу захотелось поцеловать ее красные, припухшие веки. Она сказала:

— Вы действительно думаете так, как говорите?

Алекс пальцем смахнул с ее лица одинокую слезинку.

— Должен ли я напомнить, что мы договорились быть предельно честными друг с другом. В конце концов, это была ваша идея. — Он вздохнул, притворяясь сердитым. — Разумеется, мне пришлось взвешивать каждое слово.

— Но я же убежала оттуда...

— Уверен, на то были причины.

— Я не так уверена, как вы, но я рада, что вы не считаете меня дурочкой. — Она вздохнула и свободной рукой вытерла глаза.

Алекс был тронут детской хрупкостью, которая лежала под маской самоуверенности, которую она надела с самого начала их знакомства.

Она ослабила держащую его руку, но лишь настолько, чтобы ногти не впивались в кожу до крови.

— Извините, я вела себя, как сумасшедшая.

— Не правда, — сказал Алекс терпеливо, — вы вели себя, как будто увидели самый большой ужас вашей жизни.

Джоанна удивилась:

— Откуда вы знаете?

— Я детектив.

— Все точно так и было. Я очень испугалась.

— Чего? — спросил Алекс.

— Корейца.

— Не понимаю.

— Человека с одной рукой.

— Он был кореец?

— Думаю, да.

— Вы его знаете?

— Никогда раньше не видела.

— Тогда почему? Он что-нибудь вам сказал?

— Нет, — ответила Джоанна, — то, что случилось, было... он напомнил мне нечто ужасное ... и я очень испугалась.

Ее рука снова сильно сжала его руку.

— Может вы поделитесь со мной?

Она рассказала ему о ночном кошмаре.

— Вы видите его каждую ночь? — спросил Алекс.

— Да, сколько себя помню.

— И когда вы были ребенком?

— Думаю... нет... тогда нет...

— А точно, как давно вы его видите?

— Семь... может быть, восемь или десять лет.

— Любопытная частота, — сказал Алекс. — Каждую ночь. Это же невыносимо должно истощить вас. Фактически, сам сон ничего особенного не представляет. Я видел и хуже.