Между прошлым и будущим - Карен Уайт

Сиделка ушла, а мне безумно захотелось отдернуть шторы. Моя душа жаждала света. Так было всегда, с самого детства. Может быть, потому, что я выросла на побережье бескрайнего Атлантического океана, где мы первыми на континенте каждое утро встречали солнце, и отраженный водой солнечный свет постоянно заливал наш мир, как будто тьмы не существовало вовсе.

– Я нанял двух сиделок, которые находятся с ней круглосуточно, они выстраивают свой график таким образом, чтобы одна из них всегда была здесь. Там, за кухней, есть бывшая комната для прислуги, которую мы переоборудовали в маленькую спальню, где они могут спать по соседству с Хеленой. Боюсь, она не даст им расслабиться. А теперь позвольте мне показать вам дом.

Напротив переднего входа располагался короткий коридор, из которого вышла сестра Кестер, он вел на кухню и в заднюю часть дома. Далее располагалась столовая, а напротив – еще одна комната со входом в виде арки с каннелюрами, покрытой ослепительно-белой краской. С места, где я стояла, были видны задние ножки деревянной скамьи с мягким сиденьем, при виде которой по моей спине побежал легкий холодок.

Тут зазвонил мобильный телефон, и Финн, извинившись, отошел, чтобы ответить на звонок, предоставив мне передвигаться по дому самостоятельно. Я остановилась на пороге той самой комнаты, испытывая нестерпимое желание отдернуть шторы, чтобы впустить в нее свет. Стены были покрыты обоями с кроваво-красным цветочным орнаментом, отчего комната казалась еще темнее. С высокого потолка свешивалась большая хрустальная люстра. Я нащупала на стене выключатель и включила свет. Лампочки слабо светились сквозь сверкающие разноцветными огоньками хрустальные капельки, и, когда их неяркий свет развеял темноту, я увидела на стене несколько картин, кое-как вставленных в рамы. Но я не стала предаваться изучению произведений искусства, мое внимание было привлечено огромным роялем, который безраздельно царил в комнате.

Холодок, начавшийся от основания спины, побежал вверх до самых кончиков пальцев, словно река, выходящая из берегов. Рояль был из полированного черного дерева, как когда-то и наш инструмент, длиной более шести футов. Изящные ножки заканчивались внизу медными колесиками. Он величественно стоял на персидском ковре, постеленном, несомненно, для того, чтобы защитить деревянные полы от тяжелого инструмента, но остальное пространство пола было открыто. Я лишь могла представить, какие божественные звуки он издает в комнате с высокими потолками и практически без мебели, за исключением пары небольших стульев и диванчика на двоих.

Но крышка клавиатуры, как и верхний щит, были закрыты, и, несмотря на то что на рояле не было пыли, лишенный музыки, он казался заброшенным и как будто скорбел о чем-то. Я подумала о пожилых леди, которые здесь жили, о смерти Бернадетт, о Хелене, которая чуть не последовала за сестрой в мир иной, и вдруг осознала, что весь дом вместе с роялем был в глубоком трауре. Когда умер отец, я тоже закрыла крышку своего пианино, и в нем навсегда остались невысказанные слова прощания. Я не прикасалась к нему, и когда мы переехали в Чарльстон, пока новые владельцы не увезли его на большом грузовике.

– Когда состояние Хелены улучшится, уверен, ей понравится, если в доме снова зазвучит музыка.

Я обернулась, вздрогнув от голоса Финна за спиной. Я кивнула, настолько переполненная воспоминаниями, что ничего не могла сказать в ответ, и застыла на месте, не в силах идти дальше. Мне казалось, если я сделаю это, рояль растает в воздухе, как будто его там никогда и не было. Ведь так происходило со всем, что было мне дорого. Я сглотнула и с трудом произнесла:

– А Хелена умеет играть на фортепьяно?

Казалось, серые глаза Финна смотрели на меня оценивающе, и я обнаружила, что мне трудно в них смотреть. Складывалось такое впечатление, будто он знал что-то, что было мне неизвестно, и раздумывал, сказать мне об этом или предоставить выяснить самой.

– Когда-то она на нем играла, – сказал он. – Они с Бернадетт были весьма одаренными в музыкальном отношении. Они занимались вокалом и играли на фортепьяно. Но Хелена превосходила сестру в этом искусстве, хотя это и сложно представить сейчас. – Он на мгновение замолчал, думая о чем-то. – У Бернадетт была безупречная техника, но Хелена словно сливалась с музыкой, когда играла.

Я отвела от него взгляд, смущаясь от того, что глаза мои невольно наполнились слезами. Дело в том, что отец говорил то же самое обо мне. Он утверждал, что можно научить всем техническим тонкостям исполнения, но совершенно невозможно научить так чувствовать музыку, как чувствовала я.

– Может быть, она захочет что-нибудь сыграть для меня? – с трудом выдавила я из себя.

Он покачал головой.

– Нет, дело в том, что она страдает от ужасного артрита. Уже годами не подходит к инструменту. Я привык считать этот рояль инструментом Бернадетт, так как, сколько себя помню, на нем играла именно она. Возможно, она и не была такой одаренной, как Хелена, но беззаветно любила музыку.

Я оглянулась на безмолвный рояль с опущенной крышкой, думая о том, что он, наверно, видел на своем веку не меньше прощаний, чем мой бывший инструмент.

– Пойдемте дальше, – произнес Финн, слегка касаясь моего плеча. – Я хочу показать вам оставшуюся часть дома.

Я последовала за ним, спеша покинуть комнату с роялем и не предаваться иллюзиям по поводу связанных с ней надежд.

Особняк был огромным – с четырьмя спальнями, большой столовой, музыкальной комнатой и просторной кухней, видимо, недавно оснащенной самым современным оборудованием и утварью.

В северо-западном углу дома была устроена застекленная терраса с видом как на реку, так и на бухту, на террасу можно было пройти через кухню. В детстве эта комната всегда привлекала мой интерес, и я украдкой разглядывала ее из своей лодки, представляя, каково это – находиться в помещении со стеклянными стенами. Два весьма потрепанных жизнью кресла были развернуты в сторону реки. На столике между ними в беспорядке валялась целая куча книг. Книги были навалены и на кушетках с выцветшей обивкой в тон креслам, причем одна из них была открыта и лежала корешком вверх.

Это помещение тоже казалось заброшенным, но тем не менее создавалось такое впечатление, что обитатели только что положили книгу на кушетку, собираясь скоро вернуться. На низкой полке тикали небольшие бронзовые каретные часы с ручкой, отмеряя время неизвестно для кого. На стене, в которой была дверь – единственной не застекленной, – почти до потолка тянулись полки с книгами, различными безделушками и целой коллекцией соломенных корзинок. Из всех комнат, которые я уже успела увидеть, эта понравилась мне больше всего. На одной из полок стояла низкая овальная корзинка, и когда я огляделась, то обнаружила, что не только полки, но и все пространство было заполнено корзинками всех форм и размеров. Несколько больших корзин попадались и в доме, но здесь они просто заполонили все пространство.

– Их собирала тетушка Бернадетт, – объяснил Финн. – Каждый раз, проезжая по Семнадцатому шоссе, тетя не могла не остановиться, чтобы не купить парочку у местных торговцев. И во время походов на рынок в Чарльстоне она не в силах была удержаться от искушения. Ей нравилось поверье о том, что в каждую корзинку вплетена своя история, своя тайна. – Он взял в руки маленькую круглую корзинку с крышкой и принялся ее рассматривать. – Они теперь, наверное, ничего не стоят, но сомневаюсь, что тетя Хелена когда-либо захочет от них избавиться.