Мой дикий ухажер из ФСБ и другие истории - Ольга Бешлей

Черт.

Следующий час я искала нужный носитель.

Перерывая коробки, я обнаружила какой-то пыльный пакет. В нем были мои школьные вещи. Мне вдруг пришло на память, что во время обыска у кого-то из оппозиции следователи забрали школьные тетради. Я запустила руку в пакет и достала тетрадку по русскому за пятый класс. Наугад открыла ее. Наверху страницы было выведено салатовой ручкой: «Диктант на Ъ и Ь». Под заголовком толпились слова «булон», «шампинон», «компанон». Двойка.

Я вспомнила вдруг, как смеялась над этим диктантом мама. Человек за массивным столом тоже засмеялся, откинувшись на стуле: «Смотри, Вась, булон, шампинон, компанон, аха-ха-ха-ха!» Из-за спины его вдруг возникла какая-то тень и тоже затряслась от смеха.

Мне стало противно. И глупый этот трогательный диктант вдруг показался интимнее снимков от гинеколога, которые я уже отложила в отдельный пакет. Я достала чемодан и сложила туда медицинские документы и школьные тетради. Решила, что на следующий день отвезу эти вещи кому-нибудь из друзей. Дошла очередь до рабочих блокнотов. Все они вдруг показались мне ужасно компрометирующими: слова «Путин» и «Навальный» на каждой странице, телефоны источников, какие-то схемы и графики, данные соцопросов, фразы «хочу спать» и «все заебало» в уголках страниц.

До пяти утра я выписывала важную информацию и сохраняла ее в Облаке, а затем рвала страницы блокнотов на мелкие кусочки. В какой-то момент мне представился человек в синем кителе, который пинцетом соединял клочки бумаг, но я волевым усилием заставила себя выбросить эту картину из головы.

Снова легла в постель. Сон долго не шел. Я ворочалась. Смотрела в окно. Слушала шорохи. Наконец задремала. Снилось что-то тревожное. В седьмом часу утра я проснулась с мыслью, что ФСБ не должно узнать о моей влюбленности в преподавателя на четвертом курсе, в актера театра «Сатирикон» – на первом курсе магистратуры и в книжного мистера Найтли, к которому я неравнодушна по сей день.

До восьми часов утра я измельчала бумажные дневники.

В девять человек в кителе достал из корзины с одеждой мои кружевные трусы и сказал: «Вот оно, грязное белье оппозиции». Я загрузила стиральную машину.

Между тем пакет с мусором рос.

Когда-то я прочла в одной статье с советами по уборке, что, если ты хочешь избавиться от всего ненужного, ты должен брать в руки каждую вещь, смотреть на нее и задавать себе вопрос: «Чувствую ли я радость от обладания этой вещью?»

Готовясь к гипотетическому обыску, я представляла, как чужой человек трогает мои вещи, и спрашивала себя: «Чувствую ли я ужас?»

Я выбросила хэллоуиновский костюм школьницы, фейковые сапоги от Chanel, гейскую порнографию и нераспечатанный диск с какой-то странной записью Шевчука по истории России. Все это давно надо было выбросить, но теперь эти вещи были не столько лишними, сколько тревожными. Каждая вещь обрела новый смысл.

Я вымыла полы, полки. Разобрала стол.

Наконец, все было кончено.

Все было чисто.

Все было пусто.

В комнате гулял сквозняк, последняя пыль оседала на солнце. По влажному полу мело холодной струей. Мне стало вдруг очень зябко. Я вспомнила, что где-то в ящиках комода лежали шерстяные носки. Открыла наугад самый нижний, поворошила забытую там одежду и вдруг рукою нащупала что-то большое, твердое и бархатистое.

Волоски на руке встали дыбом, когда я вспомнила, что именно там лежало.

Человек в синем кителе, ухмыляясь, запустил руку в ящик и, присвистнув, вытащил из одежды огромный розовый хуй с кнопками.

– Это не мой, – сказала я.

Человек нажал на кнопку. Хуй агрессивно задергался.

– Кто ж дома чужие хуи хранит? – справедливо заметил посетитель.

Этот член был подарком лучшей подруги на мой день рождения, который я, смущенная и растерянная, засунула от греха подальше. И вот он явился. Огромный, длинный, возмутительно розовый. Гордый, как меч джедая. Экскалибур современной девы.

Господи, какой стыд!

Я схватила розовый член и ринулась к чемодану с вещами, которые я хотела отдать друзьям.

– Возьмите на передержку хуй, – прокомментировал синий китель.

Я остановилась. И правда. Отдать знакомым чемодан с ноутбуком, тетрадями и документами – это одно. Вручить чемодан с хуем… мне вдруг показалось, что это ужасно неприлично. И даже немного подло.

Я сунулась было к пакету с мусором, но вдруг представила розовый хуй в заскорузлых руках дворовых бомжей, дворников, мусорщиков. Меня замутило. Я забегала по квартире с хуем в руках. Должно же быть какое-то место, где никто ничего не найдет.

Взгляд мой заметался по пустым полкам, перекинулся на книжные стеллажи. Засунуть за собрание сочинений Достоевского? Человек в синем кителе омерзительно захихикал. Куда? Куда же его деть? Я пробежалась по корешкам. В голове замелькали обрывки фраз.

Из дома вышел человек. После смерти мужа Софья Петровна поступила на курсы машинописи. Играли в карты у коногона Наумова. Как попадают на этот таинственный Архипелаг? Родные мои, целую вас. Ося.

И вдруг энергия, двигавшая мною столько часов, иссякла.

Исчезла, словно ее и не было.

В голове стало пусто и тихо.

И, ощутив наконец страшную усталость, я твердо положила хуй в центр пустого стола и легла спать.

P.S.

Свободный хуй, как я про себя с тех пор называю это изделие, лежит на моем столе до сих пор. Иногда кто-нибудь из посетителей находит его среди завалов бумаг и блокнотов, недоуменно вертит в руках и кладет обратно.

– I -

Я догадывалась, что хозяин нашей квартиры – мудак. Например, о чем-то таком я думала, когда он занудно и скрупулезно, до самой последней копейки высчитывал мне коммунальные платежи, а затем не возвращал уплаченные излишки. Кроме того, мне настойчиво говорили об этом электрик и сантехник: оба они были убеждены, что только врожденное и напитанное жизнью мудачество могло заставить человека так организовать в доме проводку и приделать на кухне кран. Но мудак – это ведь не просто дурак и бестолочь. Это такое особое сочетание глупости и стихийной подлости, которое до последнего стараешься в человеке не замечать.

Впрочем, что Анатолий-то наш мудак, можно было догадаться почти что сразу. Потому что только у настоящего, отменного мудака так драматично могли похитить икеевскую кровать.

Про кровать эту рассказал еще риелтор, с которым я связалась, увидев подходящее предложение в Интернете. Он долго переспрашивал английское название журнала, где я тогда работала, затем уточнял, нет ли у меня иностранного гражданства (что в те времена еще не было наказуемо по закону), и наконец сказал, что хозяин с некоторым опасением относится к иностранцам и женщинам.