Тридцать три несчастья - Марина Константинова

— Да наши мальчики усы уже бреют.

Раздались аплодисменты. Любке показалось, что она умерла.

Соловьева скорбно села на место и мстительно прошипела:

— Это не я, это Скорик велел.

На следующий день на доску вывесили приказ за подписью главного режиссера о том, что ее выводят из спектакля и ее «функции» закрепляются за Людкой Соловьевой. Эта стерва, сидевшая за соседним столиком в гримерной, высокомерно кивала Любане, подруга Галка как-то мялась и недоуменно разводила руками, а Скорик и вовсе прятал глаза и всячески избегал ее. А когда Любане все-таки удалось отловить его и припереть к стенке, он произнес нечто невразумительное.

Любка была уверена, что состоялась настоящая, спланированная травля. Видимо, в этом прогнившем коллективе, где рука руку мыла, новый мощный талант оказался как кость в горле, путая все карты. Мать с теткой безоговорочно решили, что Любаня пала жертвой интриг — политических и любовных.

У нее остались только массовки. И Кирилл.

К ее трагедии он отнесся с поразительной легкостью, расценивая происшедшее как анекдот. Выслушав всю эту историю, он хохотал без остановки, утирая Любкины горестные слезы, обещал пристроить ее к своему приятелю-режиссеру в экспериментальную постановку для западных гастролей. И уж тогда-то она им всем покажет! Любка верила ему, успокаивалась и с достойным видом приходила в театр на массовки, намекая коллегам, что, дескать, репетирует в некоем валютном проекте.

Между тем до свадьбы оставались считанные дни.

На Любкины сбережения справили жениху приличный костюм и ботинки, сама же Любаня предпочла платье в горохах, одолженное в костюмерном цехе, а белые лакированные босоножки на огромном каблуке артистки Неволяевой из спектакля «Трамвай желания» ей устроили на один день Нинусик с Танюсиком.

Мать с теткой смирились с предстоящей свадьбой и скинулись на продукты. Будущая свекровь, осмыслив ситуацию, прислала из Новокузнецка две трехлитровые банки с комбижиром. Праздновать решили дома.

Гуляли в тесном кругу. В основном присутствовали Любкины родственники и соседи. Из театра Любка пригласила только Галку Белякову и Аришку Прокопьеву. Со стороны жениха был один лишь Борька Миронов. Все поздравляли новобрачных, а заодно и Коляна с трехлетием, пели под гитару и соседскую гармонь. Колян, обалдевший от такого торжества в его честь и оставшийся без присмотра, перепутал бокалы и вместо лимонада нахлебался шампанского. Он начал бузотерить, и его отправили спать к Любкиной однокласснице, соседке с верхнего этажа — Лерке Галдиной. Было сумбурно и весело. Около четырех утра все потихоньку разошлись, мать с теткой легли в детской, а Любанька с Кириллом до рассвета сидели в кухне и пили шампанское. Кирилл целовал ее, Любка таяла и строила радужные планы.

Отгуляла шумная свадьба, а утром молодая жена проснулась безработной.

Она как бы утратила статус матери-одиночки, и ее моментально вышибли из театра. Кирилл официально ребенка не усыновлял, и со стороны администрации увольнение было чистым произволом. Любка решила судиться.

Прознав о таком решении, завтруппой — тщедушный старикан с реденькими седыми волосиками на макушке и ехидно бегающими глазками — пригласил ее в кабинет для приватной беседы. Ласково заглядывая ей в глаза, Радий Афанасьевич достал из ящика стола тоненькую синюю папку и протянул ее Любане. Развязав веревочные тесемки, Любка раскрыла картонную обложку. В ней было всего два листочка. Но эти листочки вполне тянули на «волчий билет». На одном из них были выписаны все ее опоздания за два года, настоящие и мнимые, но проверить, доказать что-либо, а тем более опровергнуть было практически невозможно. На другом листке был составлен подробный отчет о ее непристойном поведении на организованной ею же пьянке по случаю сдачи спектакля «Завтра была война…».

Любаня побледнела и поняла, что ее загнали в угол.

— Не хочешь по сокращению, уволим по статье. Выбирай, — все так же ласково улыбался завтруппой, щерясь гнилым ртом.

Любаня не стала спорить, собрала свои вещи и покинула театр навсегда.

Кирилл был сражен этим известием. Рухнула часть его грандиозного плана. Он полагал, что по окончании института Любанька составит ему протекцию и его возьмут в штат знаменитого академического театра. А уж потом, со своей красотой и талантом, он, конечно, там не пропадет, его сразу заметят, и все пойдет как по маслу. Но такой поворот в сторону от ворот облюбованного им теплого местечка его никак не устраивал.

И он затаил обиду и раздражение на ни в чем не повинную Любаньку, которой и так было несладко. Она в полном отчаянии еще потыркалась в другие труппы, но ответ был всюду один — штаты переполнены, мест нет.

Кирилла вдруг стало бесить в ней все то, что раньше так ему нравилось, — как она ест, как ходит вразвалку этакой утицей, как похрапывает во сне. А от ее звонкого, веселого голоса, напоминавшего пионерский горн, он был готов мчаться из дому без оглядки.

Но никуда он, конечно, не бежал, а, стиснув зубы, терпел. Не такой он был дурак, чтобы вернуться в раздолбанную общагу и лишиться московской прописки. Кирилл держал себя в руках и старался не подавать виду, что уютное семейное гнездо стало для него местом кормежки и ночлега. Домой он возвращался вовремя, в свободные минуты гулял с сопляком Коляном, который раздражал его безмерно, выносил помойное ведро и целовал жену в щеку. Вот только спать с ней он стал все реже и реже, ссылаясь на усталость.

Но и зачахнуть во цвете лет он не желал и изредка устраивал себе «праздники души».

Ничего не подозревающая Любанька свято верила, что он уезжает с однокурсниками на два-три дня с шефскими концертами в какой-нибудь Александров, Суздаль или Кострому.

Она честно пекла ему в дорогу пироги и заботливо засовывала в сумку бутылочку водки.

А Кирилл, не будь дураком, заваливался к Любанькиной подружке Аришке Прокопьевой, веснушчатой рыжей бестии, с которой познакомился и целовался взасос на лестнице на своей же собственной свадьбе.

Не вылезая из постели, они пили Любанькину водку, закусывали ее пышными пирогами и весело подтрунивали над несчастной жертвой коварного обмана. Поначалу Кирилл строил некие планы в отношении Аришки, намекая на совместную жизнь и совместное творчество в прославленном коллективе. Но Аришка была баба не промах и быстренько поставила любовника на место, доходчиво объяснив ему, что придерживается железного принципа — не путать личную жизнь с профессиональной. А его туманные обещания насчет женитьбы ей были и вовсе не интересны, так как она оказалась уже замужем за пожилым фирмачом — югославом. Муж должен был вернуться из Белграда через месяц, и любовное приключение с Кириллом она расценивала как каникулы. Кирилл был уязвлен. Но бросить ее он не успел — Аришка сама выставила надоевшего поклонника. И тогда он вернулся на круги своя — опять стал наведываться в общагу к веселым, разухабистым девицам.