Бинти - Ннеди Окорафор

– Ты знаешь, что тебе нужно говорить, – сказал вождь. Не вопрос, утверждение. А внутри утверждения – угроза.

Я надела лучшую мою красную рубашку и накидку, сотканную из нитей, полученных от хорошо откормленных червей-шелкопрядов. Я купила ее, чтобы появиться в ней на первом занятии в Оозма Уни, но сейчас повод был гораздо важнее. И я наложила свежий отжиз на кожу и косички. И пока я втирала его в косички, чтобы стали гладкими, точно змеи, я заметила, что волосы у меня, с тех пор что я покинула дом, отросли на дюйм. Это показалось мне странным. Я глядела на черные вьющиеся пряди, они, прежде чем я втерла в них отжиз, были темно-коричневого цвета. И, когда я втирала отжиз в голову, я ощутила что-то вроде покалывания. Виски заломило. Я поднесла мои покрытые отжизом ладони к носу и вдохнула запах дома.

Несколько лет назад я выскользнула из дома ночью и с другими девчонками прибежала на берег озера, где мы выкупались и соскребли с себя отжиз при помощи солоноватой озерной воды. Это заняло полночи. Затем мы уставились друг на друга в ужасе от содеянного. Если бы кто-то нас увидел, это была бы трагедия. Увидь нас родители, они бы побили нас, и это было бы только частью наказания. И наши семьи, и остальные люди нашей деревни решили бы, что мы не совсем нормальны, и это разрушило бы наши шансы на замужество.

Но помимо охватившего нас ужаса при осознании того, что мы наделали, мы ощутили что-то вроде… восторга. Наши волосы висели тяжелой массой, чернея в лунном свете. Наша темно-коричневая кожа блестела. Блестела. А поскольку той ночью дул мягкий ветерок, так странно было ощущать его открытой поверхностью кожи. Я вспомнила это, накладывая отжиз на отросшие волосы, покрывая алым их темно-коричневый цвет. А что, если я смою весь отжиз? Я первая из своего народа поступила в Оозма Уни, здешние и не поймут разницы. Но тут в каюту вошли Окву и вождь, и времени у меня не осталось. К тому же наверняка в Оозма Уни кто-то изучал мой народ и знает о нем все. И этот кто-то узнает, что я расхаживаю без отжиза, все равно что голая. и сумасшедшая.

Да я и не хочу этого делать, подумала я, торопясь за Окву и вождем. У входной двери стояли солдаты; оба – люди, и я гадала, с какой целью тут поставили именно людей. Как на фотографиях в тех книжках, что я прочла, они носили голубые кафтаны и были босы.

– Ты первая, – проворчал вождь, и шевельнулся за моей спиной. Я ощутила, как одно из щупальцев, тяжелое и гладкое, мягко подтолкнуло меня в спину, туда, где оставалась ранка. Боль заставила меня выпрямиться. И затем, уже мягче, голосом, щекочущим ухо своими странными вибрациями, добавил: – Старайся выглядеть сильной, девочка.

Так, два солдата впереди, две медузы позади, я впервые в жизни ступила на поверхность другой планеты. Кожу головы все еще покалывало, и это дополняло удивительное ощущение завершения странствия. Первое, что я заметила, выйдя из корабля, – это запах и тяжесть воздуха. Он пах джунглями, зелеными, густыми. Воздух тут был насыщен водой. В точности как в дыхательных отсеках корабля, засаженных растениями.

Я приоткрыла рот и вдыхала этот воздух, следуя за солдатами по открытому темному пандусу. Я слышала, как за моей спиной медузы нервно вдыхали и выдыхали газ, хотя мягче, чем они это делали на корабле. Мы направлялись к высокому зданию, корабельному порту.

– Мы отведем тебя в Президентскую резиденцию Оозма Уни, – сказал один из солдат на безупречном кушитском. Он поглядел на медуз, и я увидела, как лоб его пересекла тревожная морщина. – Я не знаю… их язык… Ты можешь?

Я кивнула.

С виду ему было лет двадцать пять, кожа темная, как у меня, но, в отличие от мужчин моего народа, ничем не покрыта, волосы коротко острижены, и еще он был низенький, на голову ниже меня.

– Вы же не против быстрого передвижения?

Я повернулась к Окву и вождю и перевела вопрос.

– Эти люди примитивны, – ответил вождь. Но и он, и Окву согласились взойти на борт челнока.

* * *

Стены и пол комнаты были нежно-голубого цвета, большие открытые окна впускали солнечный свет и теплый мягкий ветер. И там находилось десять профессоров, по одному от каждого университетского факультета. Они сидели, стояли, расхаживали взад-вперед, толпясь за длинным столом со стеклянной столешницей. И у каждой стены стояли солдаты в голубой униформе – голубая ткань, голубая раскраска, голубой свет. В комнате находилось столько разнообразных рас, что мне было трудно сосредоточиться. Но я должна, иначе будут еще погибшие.

Тот из профессоров, который заговорил, выглядел, как один из богов песчаного народа, и я едва не рассмеялась. Он был похож на паука, сделанного из ветра, серого и колеблющегося, словно он одновременно и присутствовал, и отсутствовал. Говорил он шепотом, который я тем не менее отлично различала, хотя он находился в нескольких футах от меня. И говорил он на языке медуз.

Он представился именем, что звучало вроде «Харас», и сказал:

– Скажите мне то, что вы должны мне сказать.

И внезапно все внимание обратилось на меня.

* * *

– Никто из вас никогда не видел таких, как я. Я – дочь народа, что живет на берегу соленого озера на краю пустыни. На землях моего народа пресной воды, той, что годится людям для питья, так мало, что мы не можем позволить себе расходовать ее на купанье. Мы моемся при помощи отжиза, смеси красной глины, которую добываем из нашей земли, и масла, что выжимаем из местных цветов.

Несколько профессоров-людей переглянулись друг с другом и кашлянули. Один из крупных насекомоподобных профессоров щелкнул своими мандибулами. Я нахмурилась, раздув ноздри. Впервые с начала моего путешествия со мной обращались так, как кушиты обращались с моим народом дома, на Земле. Это в каком-то смысле ободрило меня. Люди везде люди. Эти профессора ничем не отличаются от остальных.

– Я впервые рассталась с домом и семьей. До сих пор я никогда не покидала родного города, не говоря уж о Земле. Несколькими днями позже, в черноте космоса, все, кто летел со мной на корабле, кроме пилота, были убиты, многие – на моих глазах, народом, который воюет с теми, кто полагает мой народ чуть ли не рабами.

Я подождала, чтобы они это усвоили, затем продолжала:

– Вы и медуз никогда не видели. Только изучали их… Издалека. Я знаю. Я тоже читала о них.

Я шагнула вперед.

– Или, быть может, кто-то из вас или ваших студентов изучал жало, которое хранится тут, неподалеку, в музее оружия?

Я видела, как кое-кто из них стал переглядываться. Перешептываться. Других я не слишком хорошо понимала, чтобы определить, что они делают. По мере того как я говорила, я поймала некий ритм и впала в транс, как бывало, когда я решала свои уравнения. С той только разницей, что я отдавала себе полный отчет в происходящем, и вскоре из глаз полились слезы. Я во всех подробностях рассказала им о том, как взорвалась грудная клетка Геру, как я хватала еду со столов, и как заперлась в своей каюте и стала ждать смерти, и как эдан спас меня непонятно почему, зачем и как.