Тринадцать ведьм - Инна Бачинская

— Кто вы вообще такой? — пискнул кто-то из глубины зала.

— Меня зовут Олег Монахов…

— Христофорович ваш псевдоним?

— Нет, Христофором звали его папу!

— А фамилия Колумб?

Монах рассматривал зал, сохраняя на лице самое благодушное выражение. Шумок постепенно стих, записные шутники исчерпались; напоследок Ляля Бо восторженно выдохнула:

— Держит паузу!

Монах сунул руку в торбу. Тишина наступила такая, что стало слышно, как тонко, по-комариному, звенит крайний от сцены светильник. Монах подумал, что светильник точно так звенел и в прошлый раз…

Взгляды всех были прикованы к торбе в его руках. Монах не торопясь, вытащил из торбы литровую бутыль «Абсолюта» и пакет с пластиковыми стаканчиками.

— Ни фига себе! Водяра! — восхитился тощий в зеленом свитере.

— Заряжать будет!

Монах поднялся, расчесал бороду пятерней и сказал негромко:

— Господа, я хочу помянуть вашего собрата, замечательного артиста, прекрасного человека и верного друга Петра Звягильского. Я не имел чести знать его лично, но много о нем слышал. Трагическая его смерть загадочна, мистична, если хотите, и ни у кого нет точного ответа на вопрос, что это было.

— Самовозгорание! Я читал! — выкрикнул Арик.

— Возможно, господа, возможно. Но ведь возможно и другое…

— Что?

— А вот об этом мы с вами поговорим после… — Монах кивнул на бутылку. Неторопливо распечатал пластиковые стаканчики, свинтил пробку на бутылке и сказал: — Прошу вас, господа!

Захлопали сиденья, народ стал подтягиваться к сцене.

— Правильный чувак, — прошептал Вербицкий сидевшему рядом Леше Добродееву. — Как он их уделал!

— А то! — отозвался Добродеев, поднимаясь. — Ты его еще не знаешь, он настоящий волхв. Пошли, примем за упокой Пети.

Вербицкий несколько удивился, но отнес «волхва» за счет излишней эмоциональности журналиста. Он и сам часто ляпал несусветное ради красного словца, и ляпы его не лезли ни в какие ворота. Но, не поверив, тем не менее стал присматриваться к Монаху.

Они подошли к сцене, и Монах протянул им стаканчики с водкой.

— Мир праху твоему, Петя! — сказал Вербицкий, задрав голову к потолку. — Ты был нашим товарищем, ты был лицедеем, ты привык к сцене и славе, ты жил в пестром мире балагана. И смерть твоя была такой же яркой и балаганной, как и жизнь — в свете софитов, на публике… о чем еще может мечтать артист? Мы не забудем тебя, Петя! И ты нас не забывай, прилетай в гости. За Петю Звягильского!

— Господа, а теперь к делу! — начал Монах, когда поминальная церемония завершилась. — Смерть вашего друга была, увы, не самовозгоранием, как вы решили. Он был убит коварно и с особой жестокостью, и одно лишь утешает — Петр Звягильский умер не мучительной смертью в огне, а от обширного инфаркта…

В зале поднялся шум. Артисты вскакивали с мест, все кричали одновременно…

Монах вытянул вперед руки, призывая к тишине.

— Мы не знаем, кто это сделал, господа, но знаем, что не бывает идеальных преступлений и преступник всегда оставляет следы. И вот эти следы мы с вами сегодня и попытаемся найти. Гипнотизировать и ковыряться в вашем подсознании я не буду, мы просто поговорим. Вы люди взрослые и ответственные…

Вербицкий хмыкнул.

— …и я уверен, что вы понимаете всю серьезность нашего форума. Меня интересует любая мелочь, любое, самое незначительное происшествие в тот роковой день. Меня интересует все, что показалось вам необычным, малейшее отклонение от рутины, опоздания, неизвестные лица или известные, но не там, где должны были находиться, необычное поведение любого работника театра, словом, все. Не бойтесь показаться смешными, высказывайте все, что придет в голову, каким бы нелепым это вам ни казалось. Я уверен, в каждом театре есть какие-то ритуалы, обычаи, приветствия и приколы… мне нужно все.

Минуту в зале царила мертвая тишина, артисты переваривали слова Монаха, а потом началось!

— У меня в гримерке перегорела лампочка! — закричала Ляля Бо.

— Я не мог открыть дверь в подсобку! Что-то в замке заело!

— Исчез компакт с музыкальным сопровождением, пришлось срочно искать дубликат!

— Электрик напился и уснул в гардеробе!

— Кто-то повесил черный бант на мое платье! — заявила басом средних лет дама. — Я играла леди Макбет. И я знаю, кто этот шутник.

— Не докажете!

И так далее, и тому подобное.

Вербицкий привстал было, но Добродеев удержал его, прошептав:

— Все в порядке, Виталя. Христофорыч знает, что делает.

Монах сидел на краю сцены, сложив руки на груди; лицо у него было сонным…

— У Пети кто-то был перед спектаклем!

Монах шевельнулся.

— Что ты несешь? Никого не было! Сплетни!

— Лидочка Новикова потеряла кошелек!

— Я потом нашла!

— Один зритель заблудился за кулисами! Ходил, чихал! С букетом.

— И гномик в красном колпачке!

— Это к Леночке!

— Неправда! Ко мне никто не приходил!

— У меня два вопроса! — поднял руку бородатый мужчина. — Первый! Как убийца это проделал? И второй: с точки зрения экстрасенса, разумно или нет искушать судьбу и повторять премьеру проклятой пьесы?

— Глупости! Никаких проклятых пьес! Хватит!

Монах кашлянул и сказал:

— Отвечу по порядку. Есть технологии… возгорания, так сказать, не хочу входить в детали. Это в объеме физики для средней школы. Что же касается премьеры, лично я повторил бы. Знаете, в народе говорят, молния не бьет дважды в одно и то же место.

— А если крыша упадет?

— Или сцена провалится?

— Не думаю, — сказал Монах. — В любом случае я бы рискнул. Иначе останется чувство недосказанности и чувство, что убийца запугал весь театр. Премьеру нужно повторить.

— А если он опять?

— Нет. Он выполнил свою миссию и больше не ударит.

— Откуда такая уверенность?

— Вы хотите сказать, что это был личный враг Пети? Он свел с ним счеты и успокоился? — спросил бородатый.

— Насчет личного врага не уверен. Я думаю, убийце нужно было зрелище, и он выбрал актера, который первым появился на сцене… после ведьм. Это мог быть Банко. Но Макбет колоритнее, к тому же центральная фигура. Но не в этом суть, главное то, что Макбет появляется в начале пьесы.

Гробовая тишина была ответом на его слова. Артисты недоуменно переглядывались.

— Какая разница? — спросил кто-то.