Цветные карандаши - Жан-Габриэль Косс

Черная краска на белой бумаге… В книгах, по крайней мере, цвета не изменились, подумала Шарлотта.

За шумом разговоров она уловила тихое «мааама», произнесенное метрах в десяти от нее. Это Луиза, она уже бежала к ней. Шарлотта наклонилась и повернула голову в ожидании нежного прикосновения дочкиных губ к своей щеке.

– Это тебе, мама! – сказала та, наградив ее слюнявым поцелуем и отстранившись.

Луиза протянула ей шуршащий листок бумаги, Шарлотта взяла его у нее из рук.

– Что за красоту ты нарисовала?

– Как солнце опускается в море… Совсем серый закат… Можно мне кое-что у тебя спросить? – неуверенно прибавила она. – Почему ты никогда не грустишь?

– А с чего ты взяла, что я должна грустить?

– Потому что ты не видишь красок, а я теперь понимаю, что это значит.

– Может быть, я их вижу, моя хорошая. Не глазами, а всем телом. И я вижу, что ты очень живописная принцесса. Теперь-то ты понимаешь, что это означает?

* * *

Лето не желало уходить из унылого ноябрьского Парижа. Артюр, как всегда, сидел на террасе QG, прихлебывая из кружки прозрачное бочковое пиво под шапкой белой пены. Он посмотрел на вошедшего завсегдатая, того было почти не узнать без пунцового румянца на щеках.

Этот выпивоха сменил свою кепку на фетровую шляпу – теперь у мужчин новая мода. Социологи объясняли, что каноны стиля изменились, вперед выступили герои черно-белых фильмов, персонажи Хамфри Богарта и Кэри Гранта. Многие пристрастились к старым фильмам – их, по крайней мере, «правильно» было смотреть не в цвете.

Артюр рассеянно просматривал почту. Спам. Один сплошной спам. Если не считать милого письмеца от Соланж, бывшей коллеги, которая делилась новостями и желала ему удачи. К письму она прикрепила групповую фотографию на фоне фабрики. Внезапно подал голос телефон Артюра. Звонил консультант из центра занятости с предложением встретиться.

Порывшись в карманах в поисках ручки, Артюр наткнулся на прежде розовый гастон-клюзелевский карандаш, который так и остался во внутреннем кармане его куртки. Артюр кое-как записал время на подставке под кружку. Цифры получились еле заметными на слишком ярком сером фоне.

И тут он заметил на улице Шарлотту, которая вела за руку дочку. Они направлялись в его сторону. На самом деле это скорее Луиза вела маму за руку. Вот они уже поравнялись с ним, он зачарованно смотрел на обеих.

– Ой, какой у этого дяденьки карандаш красивый! – вдруг восхитилась Луиза.

Упустить такой случай Артюр не мог и, не простившись, оборвал звонок.

– Хочешь, возьми его себе, – расплывшись в улыбке, он протянул девочке карандаш.

Луиза, слегка нахмурившись, разглядывала Артюра.

– Я вас знаю, мсье, – сообщила она.

– Да, мадемуазель, я живу прямо над этим кафе, как раз напротив вас.

– У вас немного сплющенный нос? – поинтересовалась Шарлотта, явно не питавшая к нему никакого доверия.

– Ну… я играл в регби. Но не такой уж он и сплющенный!

– Вам должно быть стыдно! Пошли, Луиза, мы уходим. – Она потянула дочку за руку.

– А почему ему должно быть стыдно, если у него нос как плюшка? – удивилась Луиза.

– Он прекрасно знает, почему я так сказала!

– Почему вы так сказали? – повторил Артюр, прекрасно зная, почему она так сказала.

Как она его вычислила? Может, она не совсем слепая? – мелькнуло у него.

– Простите, меня зовут Артюр, – прибавил он, как будто в оправдание, и на всякий случай протянул ей руку. – Очень рад с…

Шарлотта быстро пошла через улицу к двери своего дома. Артюр последовал за ней и, пытаясь сменить тему, снова обратился к девочке:

– Пожалуйста, возьми карандаш, он твой!

– Об этом и речи быть не может, – вспылила Шарлотта, лицо ее залила темно-серая краска. – Мы не желаем иметь с вами никаких дел.

Даже в ярости она говорила удивительно нежным голосом. Но больше всего Артюра изумило то, что этот голос ему знаком.

Он открыл было рот, чтобы хоть что-нибудь ответить, но не смог выдавить ни звука. И с жалким видом вернувшись к своему столику, вылакал оставшееся пиво. Надо с этим завязывать, обругал он сам себя… жестом подзывая хозяина бара с очередной кружкой.

Луиза и Шарлотта, держась за руки, зашли в дом. Уже в дверях девочка обернулась и, встретившись глазами с Артюром, широко улыбнулась. Страшно гордая, она показала ему карандаш, который Артюр успел незаметно сунуть ей в руку.

Луиза ворвалась к себе в комнату и, даже не сняв ни ранца, ни куртки, схватила с письменного стола альбом и растянулась на полу. Лежа на животе, болтая ногами и высунув кончик языка, она принялась рисовать клюзелевским карандашом.

* * *

Ночь вытеснила пасмурный день с его бледным солнцем, на улице стало немного прохладнее. Артюр только что приземлился в баре. Высокий и тощий хозяин бара по прозвищу Толстяк перетирал стаканы за стойкой. Черный галстук, прикрепленный булавкой к белой рубашке, придавал ему обманчивый вид благородного немолодого красавца, однако певучий акцент не мог скрыть его более чем скромного происхождения. Оформление бара в стиле семидесятых как раз с тех самых семидесятых и сохранилось. Ничего не изменилось с тех пор, разве что вместо настольного футбола и электрического бильярда появился огромный плоский телевизионный экран. Декоратор из Толстяка был никакой. Чистоту поддерживать он тоже не умел, но теперь, когда исчезли цвета, это было не так заметно.

Толстяк переключил телевизор со спортивного канала, где один за другим шли футбольные матчи, на новостной. Всего каких-то полгода назад после этого началась бы неслабая склока, и пьяные завсегдатаи с шумом перебрались бы в другой бар. Но сейчас никто не протестовал. В баре, как и в телевизионных программах, разговоры все еще вертелись вокруг красок; о них толковали на все лады, каждый со своей колокольни. Перед камерами руководитель предприятия жаловался на рекордное число прогулов на его заводе. Хранитель Лувра огорчался из-за резкого снижения числа посетителей и печалился по поводу Джоконды – она, уверял хранитель, перестала улыбаться.

– За Мону Лизу! – поднял тост Момо и допил свой стакан. – Толстяк, давай, плесни мне еще серого.

– Чего?

– Ну, бывшего желтого, – заливаясь хохотом, уточнил Момо, довольный своей шуткой за два тридцать – по стоимости анисовой.

* * *

Шарлотта Да-Фонсека находилась на пике своей популярности у слушателей. Тем не менее в каждом письме они неизменно задавали все тот же вопрос: почему?

До сих пор у Шарлотты не было сколько-нибудь серьезного научного объяснения случившемуся. Конференции, на которые собирались авторитетные ученые со всего мира, не давали никаких материалов для ответа на этот вопрос. Но Мехди Ток стоял на своем: