Миллионы женщин ждут встречи с тобой - Шон Томас

Я пытаюсь проанализировать эту строчку. Что значит «неправильно»? А что тогда «правильно»? Почему она просит прощения? Причем дважды? Может, я действительно ей понравился, и она расстроена? Но если так, зачем она порвала со мной, когда все шло прекрасно?

Я раздавлен. У меня мерзкое зудящее чувство где-то возле селезенки, а в придачу гудит голова. Конечно, дело в неудовлетворенном либидо, хотя и без разбитого сердца тут не обошлось. Точно так же, как во время ужина я испытал легкий намек на влюбленность, теперь я переживаю миниатюрную копию любовного разочарования. И знаю это только потому, что настоящее разочарование, вернее сказать, настоящее горе, меня уже постигало.

Бриони разбила мое сердце. Жестоко разбила. Я мог бы и догадаться, что все идет к расставанию… Она то и дело мне сигналила. Влюбиться в нее было крайне глупо с моей стороны. Бриони чокнутая, смешная, своенравная и в самом деле умная. И сексуальная. И снова — чокнутая. Я же слишком глуп, наивен и неумел, чтобы удержать ее любовь. Когда она говорила мне гадости, я отвечал комплиментами. Когда флиртовала с другими — не обращал внимания и дарил цветы. Это еще больше сводило Бриони с ума, она напивалась и делала вид, что меня не замечает. Словом, я не заслуживал такой подруги. Влюбиться в Бриони Смит-Эдиссон с моей стороны было так же глупо, как в восемнадцать лет сесть за руль «феррари»: она была сложной и опасной машиной, способной привести меня в экстаз и тут же причинить страшную боль. И черт побери, я понятия не имел, как ею управлять! Бывало, я просто сидел в баре, смотрел, как Бриони танцует с другими парнями, и думал, все ли женщины на свете похожи на нее.

Через некоторое время — видно, слишком поздно — я разгадал ее пугающую природу. Это случилось, когда мы впервые поехали к ее родителям, в глушь Дорсета, на военную базу. Отчим Бриони был шотландский полковник; мать, итальянку, в детстве поцеловал Муссолини, а сейчас она явно не надевала трусики под юбку.

Мне стало совсем не по себе, когда я узнал об их семейном устройстве. Зря я задавал бестактные вопросы. Выяснилось, что настоящий отец Бриони женился на первой жене ее отчима. Понимаете? Мужья просто взяли и обменялись женами. Безумие, конечно, однако еще безумней — намного безумней — было другое. Во всех комбинациях у этих родителей появились дети. Результат: несколько деток, чем-то похожих друг на друга. В основном стойкими неврозами.

Сперва я думал, это и роднит нас с Бриони. Мои родители тоже развелись, а в семидесятых практиковали «открытый брак». На самом деле Бриони ушла далеко вперед. Играла в другой лиге.

Теперь мне стало ясно, почему она спятила. Только ноги у нее все равно были первый сорт, и я по-прежнему горячо ее любил.

В ноябре того года, когда началась учеба, Бриони оставила мне сообщение на автоответчике. Она хотела встретиться со мной в церкви, что была неподалеку от нашего университета.

Я прослушал сообщение несколько раз. И меня одолело дурное предчувствие. Но на встречу я все-таки пошел.

Над головой висело тяжелое белое небо. У меня были редкие усики и прическа, отдаленно напоминающая «рыбий хвост», прославленный Дэвидом Боуи. В общем, сами понимаете, к чему все вело.

Когда я протиснулся в двери стылой церкви, то увидел Бриони. Она стояла возле купели. Я медленно подошел, предчувствуя неладное. Она смерила меня пустым взглядом. На ней были джинсы и странная бордовая кофта. У меня были усики.

— Привет…

— Привет… — ответил я, уже зная, что она собирается сказать.

— Ну…

— Что?

— Прости…

И все. Нас окружала тишина. Ледяной воздух. Я посмотрел на Бриони. Она была прекрасна. Я впился взглядом в ее красоту: надутые губы, дурацкие балетки, прилизанные волосы, тонкие слабые руки, которыми она не могла открыть даже банку с вареньем, и мне приходилось делать это за нее. В тот миг я любил Бриони сильнее всего: мучительно, болезненно. Она пожала плечами. Потом вздохнула и пошла к выходу; я уловил запах ее духов. Мне очень хотелось ее ударить, однако я сдержался. Вместо этого крикнул вслед:

— Да что стряслось? Бриони! Бриони? Какого черта???

Но она только чуть приподняла руку и вышла. Я успел разглядеть, что при этом она почти смеялась. Смеялась? Смеялась?! Бриони не просто бросила меня, а презрительно отшвырнула.

Мне было очень плохо. Несколько недель я жил в депрессии. Сам того не понимая, я построил вокруг Бриони всю жизнь; даже образ самого себя состоял из «меня и прекрасной Бриони». Именно она помогла мне избежать одиночества и прочих ужасов переходного возраста. А потом жестоко бросила. У меня напрочь снесло крышу, я превратился в шизоидного отморозка. Целый месяц я был безутешен, ночами не спал, в выходные ходил на дешевые студенческие вечеринки в общаге, где меня отпаивали плохим вином, пуншем и накуривали марокканским гашишем. Потом я в полном одиночестве бродил по лондонским улицам, потому что не мог разговаривать с другими девчонками. Девчонками, которые не были Бриони.

Я мучил друзей одними и теми же вопросами: почему она это сделала? чем я провинился? Однажды я даже позвонил маме и разрыдался в трубку (такого со мной не случалось с тринадцати лет).

Я пытался вернуть Бриони. Посылал ей цветы и стихи, оставлял в ящике смешные, трогательные письма. Она всегда отвечала одинаково: «Пожалуйста, уходи». Как-то раз я проторчал весь день в библиотеке напротив ее дома, чтобы сказать, как сильно я ее люблю.

Когда Бриони пришла — примерно восемь часов спустя, — библиотека уже закрылась, и я стоял один на морозе, дрожа как осиновый лист. Окликнуть ее я не смог. Просто сел в автобус и уехал домой.

Жалкий тюфяк, подумаете вы. Но, черт побери, почему я был так жалок? Отчасти потому, что мне перекрыли доступ к сексу. Когда шесть лет подряд мечтаешь о сексе, потом неожиданно его получаешь и опять теряешь, бывает очень больно.

Не то чтобы у нас с Бриони была яркая половая жизнь. Ей она доставляла умеренное количество оргазмов; я же был в неописуемом восторге только от того, что вообще занимался этим. Самый экстремальный секс у нас был, когда мы попытались заняться им втроем: третьей оказалась ее соседка по квартире, Кэтрин. Правда, получилось так, что Кэтрин просто смотрела на нас с Бриони, а под конец мы и вовсе закрылись в спальне.

Так о чем это я… Ах, да. Мое сердце было разбито. Но почему? Потому что я мужчина? Вполне вероятно. Я бы мог написать сотню книг (боюсь, довольно скучных) о том, как сходил с ума после разрыва с подругой. Почему мужчинам приходится так тяжело? У женщин иначе. Ближе к концу отношений они становятся куда безжалостней и оттого лучше подготовлены к расставанию. Если уж она решила, что все кончено, то все на самом деле кончено. Мы пребываем в блаженном неведении несколько лет, мы самодовольны и не замечаем очевидного. Когда же нас бросают, мы вдруг становимся неисправимыми романтиками и отчаянно пытаемся все вернуть. Отсюда эти письма и глупые эсэмэски, жалкие и невнятные попытки обратить необратимое. Стихи в почтовых ящиках.