Миллионы женщин ждут встречи с тобой - Шон Томас

Поначалу все шло хорошо. Мы раздевались, как следует сминали простыни… А в самый ответственный момент я вспоминал, как прокололся в прошлый раз, и моя эрекция таяла, подобно ледяной скульптуре в Египте. Я дико нервничал, и оттого все мои попытки были заведомо обречены на провал. Оставалось только обниматься.

Когда это началось? Трудно сказать. Помню, однажды я напился в дым и ничего не смог. Может, тогда во мне и поселились сомнения. Знаю одно: после расставания с Бриони бедствие постигло меня семь или восемь раз за год. И я понятия не имел, как с этим бороться. Дошло до того, что я стал избегать секса и даже малейших намеков на секс. Знакомился с девушкой, увлеченно болтал, но едва она проявляла первые признаки влечения, как я тут же думал: «Она — не Бриони и поэтому не может мне нравиться». Эти слова помогали отшить любую, забыть о ней, хотя на самом деле я уже давно мечтал о сексе. Я боялся, что снова потерплю неудачу, снова разволнуюсь и стану бормотать жалкие оправдания («Мы можем просто пообниматься?»)… Гадость.

Словом, я запутался. Смущенный, напуганный и несчастный, я решил навести справки. И выяснил, что Фрейд называл это «оперантной тревогой», неспособностью мужчины произвести самую простую и естественную операцию. Как ни парадоксально, чаще всего такое происходит с теми, у кого в жизни бывает много секса. Сперва меня это успокоило. Я говорил себе: «Эй, да ты просто утомился, повремени чуток!» Но и потом ничего не изменилось. Мне стукнуло двадцать один, девушки так и вились возле меня. Сам Бог словно бы наставлял: «Это Твои Лучшие Годы, Не Упусти Их!» Увы, Он забыл дать мне самое главное. Я вел себя как последний идиот. Растрачивал молодость, проматывал драгоценные деньки.

Так продолжалось бы еще очень долго, если бы в один прекрасный день события не приняли неожиданный оборот. Спустя двадцать месяцев после разрыва с Бриони я чудесным образом и совершенно внезапно влюбился. Это была настоящая любовь: страстная и необузданная.

Она порядком отличалась от первой. Если мои отношения с Бриони были романтическими, юношески идеализированными, то эти — насквозь плотскими и взрослыми. Неудивительно. Кажется, Пушкин однажды сказал: «Первая любовь всегда является делом чувствительности. Вторая — делом чувственности». Беда в том, что я еще не скоро прочел эти строки. Мне было куда важнее тусоваться с друзьями в грязных барах, чем искать пророчества в русской классике.

Ее звали Элеонор, наполовину швейцарка, наполовину еврейка. Шикарная девушка. Уроки скрипки, прислуга в доме, современное искусство… ну, вы понимаете. Мы познакомились с Элеонор, Элли, Эл, когда мой сосед привел ее в нашу убогую, забитую пивными банками и окурками квартиру. Среди коробок из-под пиццы и бильярдных киев эта белокурая, образованная, фантастически богатая девушка с превосходным маникюром и знанием трех языков слегка выбивалась из общей картины. Единорог среди троллей, павлин среди скворцов, пай-девочка в компании дрянных мальчишек. Мне было двадцать два года, я вел дикую, бесцельную и развеселую послеуниверситетскую жизнь. Элли недавно исполнилось семнадцать. Она была умна и богата, поэтому легко поступила в университет.

Что удивительно, в тот день она мне не понравилась. Я не обратил на нее внимания, потому что хотел побыстрее напиться и оторваться на полную катушку. (Несколько месяцев спустя Элли сказала, что это ее и зацепило. Парни обычно из кожи вон лезли, чтобы заполучить ее внимание, а я даже пальцем не пошевелил. Ох уж эти женщины!)

На второй или третий раз Элеонор сама пригласила меня на праздники в Прованс. Вот это да! До меня вдруг дошло очевидное: эта белокурая девочка не просто хороша. Она красивая и умная. И богатая. И зовет меня на собственную виллу.

В Провансе мы влюбились друг в друга. По уши. Бесповоротно. И я бы рад сказать, как это было романтично: мол, мы обсуждали работы Сезанна или любовались звездным небом, вдыхая ароматы полевых цветов… Не тут-то было. Для меня решающий миг настал, когда Элеонор успешно сделала мне минет. Это произошло в последний вечер наших идеальных французских выходных.

Прежде я никогда так не кончал. Прежде я кончал только с Бриони (собственно я и сексом-то занимался только с ней). Но Элли, искушенное дитя Лондона, привела меня в ночной сад, где пели цикады, ласково взяла за руку и решила мою проблему. Я до сих пор помню тот миг: ее мягкие светлые волосы на моем животе, луна в небе, точно сошедшая с картин Ван Гога…

Я влюбился.

И не просто влюбился, а полюбил всем сердцем. Еще никогда я не встречал такой девушки, как Элли. Меня завораживало и удивляло ее умение сочетать серьезность и беспечность, острый ум и детское простодушие… Еще она отлично играла в покер: прикидывалась дурочкой, а потом забирала себе все деньги.

Как ни странно, Элеонор была неряшлива, хотя даже этот недостаток приводил меня в восторг. Она была неряшлива потому, что за ней всегда убирала прислуга. Принц Чарльз в юбке. И с грудью. Я же походил на влюбленного провинциального чурбана.

Ну и разумеется, Элли превосходно делала минет.

И все-таки это не решило моих проблем. Как показали праздники в Провансе, я до сих пор не мог войти. Это меня не на шутку огорчало, ведь я ТАК хотел войти в Элеонор. Взять ее. Отдаться ей. Любить по-настоящему.

В Лондоне, спустя пять недель — пять пылких и головокружительных недель, точно мы выпрыгнули из самолета с одним парашютом — я решил покаяться. Я все рассказал Элеонор. А она… ну, она поняла. И страшно обрадовалась. Потому что все это время не понимала, в чем дело. Даже сменила духи, подумав, будто прежние мне не по душе. Господи, благослови ее спортивный «мерседес»!

Да, терпение и понимание сделали свое дело. Через пару недель все получилось. Однажды ночью, чудесной ночью, любовь Элеонор и кварта виски настроили меня на нужный лад: я смог заняться сексом с любимой. О, как я был счастлив! Почти до слез. Я снова стал мужчиной.

Может, с Джун произошла та же история? Хорошо, если так. И все-таки нужно выяснить настоящую причину, пока у меня нет ни малейшей зацепки. Поэтому я звоню бывшим подругам. От консультаций мало проку — диагнозы «фригидность», «вагинизм» и «ей не нравится твой уродский член» меня не устраивают. Зато теперь я понимаю: необходимо поговорить с Джун. Сложность в том, что при первом намеке на такой разговор она умолкает. Хуже того, ее поведение мало-помалу начинает меня пугать.

Однажды Джун приезжает ко мне без предупреждения. Я пытаюсь втолковать ей, что так не пойдет, надо было позвонить (хотя, признаться, я рад нашей встрече). Но она щебечет как ни в чем не бывало. А на следующий день присылает любовное письмо. Гм. Потом — поздравительную открытку на день рождения. Хотя до моего дня рождения еще далеко.

Я разглядываю открытку, и по спине у меня бегут мурашки. Это уже чересчур. В конце концов я решаю, что надо сделать… передышку. Нет, не разойтись, просто хорошенько поразмыслить. Я сажусь за стол и отправляю ей письмо, очень тактичное (надеюсь) и мягкое, в котором намекаю, что нам лучше поостыть, понаблюдать за своими чувствами, подумать о наших отношениях, а через пару недель встретиться и все обсудить.