Жизнь после утраты. Психология горевания - Вамик Д. Волкан

Насильственная смерть добавляет сложностей. В большинстве случаев мы подавляем или вытесняем гнев, необходимый для переживания горя, потому что выражение гневных чувств несет в себе слишком большую угрозу, является слишком явственным отголоском смерти как таковой.

Склонность человека отрицать утрату обсуждалась в первой главе. Когда мы изолированы от близкого человека в момент его смерти, или же сосредоточены на других обстоятельствах, мы отдаем себя во власть подобного отрицания. Например, в пылу сражения солдаты зачастую не переживают скорбь; они должны подавлять свое горе, чтобы сохранять сосредоточенное внимание. Если любимый человек умирал вдали от нас и мы не видели его тела или не были на похоронах, то такое разъединение дает нам пишу для отрицания. Изолирует не только география. Когда смерть накладывает позорное пятно, как, например, в результате суицида, передозировки наркотиков или СПИДа (что обсуждается дальше), оставшихся в живых могут не допускать в определенные социальные сообщества и ограничивать в выражении горя. Наконец, чтобы горевать, мы должны быть способны принять мысль об утрате. Тот, кому известна скорбь об утрате, возможно, решит, что наше уменье горевать превышает меру.

Оплакивание смерти от СПИДа

СПИД имеет сходство с любой хронической болезнью, в которой диагноз обычно опережает смерть на несколько месяцев или лет, что дает время заранее погоревать и осуществить некоторые приготовления к расставанию. Но вместе с тем смерть от СПИДа – особенная смерть, а связанное с ним клеймо может сделать переживание горя чрезвычайно мучительным и обрекающим на изоляцию. Театральный критик издания «Виллэдж Войс» Майкл Фейнгольд описывает, как СПИД меняет картину утраты:

«СПИД лишает нас наших ролей в привычной сцене смерти. Он – помеха любым утешающим нас шагам, которые мы, возможно, сделали в сторону Смерти. Смерть от СПИДа носит характер эпидемии, и поэтому никогда не может быть полностью личной. Она приходит незаслуженно раньше времени, дает отсрочку или поражает по своему произволу, и поэтому не может быть полностью неизбежной. Из-за ее случайного характера никто никогда не может считать ее всецело результатом своих собственных действий и полностью взять ответственность за нее на себя, как должен это сделать герой трагедии. Просто вот она: кидает жребий так и так, калечит одни жизни и почему-то не обременяет себя другими, чудовищно затягивает одни мучения и легко обрывает другие – будто лист, готовый осенью с тихим шелестом упасть с дерева. Ее безрассудная прихоть и власть подавляют любой отклик с нашей стороны. Мы отвечаем на это недоуменной заторможенной настороженностью, опасаясь за наши жизни и за создаваемые нами образы – кучки нервных второплановых актеров в спектакле, непредсказуемое главное действующее лицо которого неожиданно явилось на сцену пьяным и с заряженным ружьем»[47].

Скорбь по умершим от СПИДа не может, вероятно, не осложняться по различным причинам, но главный осложняющий фактор – это культурная среда. «Отсутствие толерантности и дискриминация пациентов со СПИДом распространяются и на тех, у кого СПИД отнял любимых людей. Переживающим такое горе часто не хватает поддержки: у них нет никого, с кем можно было бы говорить о своей боли. Слишком часто они становятся теми, кого мы называем „невидимыми скорбящими“, – сказала Кэтлин Перри, директор программы помощи и поддержки в Манхеттенской больнице Св. Винсента. – Наша культура обесценивает человека, который умер. Что может изолировать больше?»

Печаль об умершем от СПИДа сравнима с оплакиванием самоубийцы – в том смысле, что жертву осуждают за гибель. Понесшим утрату внушают, что их горе менее заслуживает утешения, поэтому им недостает внутренней свободы для выражения боли. Когда у Долорес, дочери Анны Блейк, диагностировали СПИД, миссис Блейк обнаружила, что пересматривает свою дружбу с людьми, пытаясь найти среди друзей кого-то, кому можно довериться, у кого можно получить поддержку. Она обратилась к подруге, которую знала тридцать пять лет, но та отвернулась от нее. «Мне пришлось справляться с этим разрывом в момент наивысшего напряжения, связанного с утратой Долорес, – вспоминала миссис Блейк. – Это и отличает СПИД. Если теряешь возлюбленного или ребенка от рака, друзья собираются вокруг тебя и оказывают поддержку. Если ты говоришь: „У моей дочери СПИД, – люди начинают избегать тебя. Ты теперь олицетворяешь для них болезнь“.

В 1984 году по просьбе службы доверия для больных мужчин-гомосексуалистов больница Св. Винсента организовала группы самопомощи, рассчитанные на тех, кто понес утрату от СПИДа. Эта важная работа повела к выводам, раскрывающим отличительные особенности процесса горевания, связанного со СПИДом, и я очень благодарен работникам больницы Св. Винсента за то, что они поделились этими наблюдениями.

Оплакивание пациента со СПИДом начинается с подтверждения диагноза при обследовании на ВИЧ-инфекцию, сказала миссис Перри. Поскольку теперь жизнь, кажется, переменилась и переменам не будет конца. Однако после периода приспособления повседневная жизнь человека может возобновиться в более-менее нормальном режиме, продолжила она, при условии, что на здоровье жалоб нет. Следующий тяжелый удар связан с переходом СПИДа в прогрессирующую стадию. На этом этапе пациенты и их семьи сталкиваются лицом к лицу с жестокой реальностью смерти. У них мало надежды на ремиссию или выздоровление, поэтому существует трудность в сохранении отрицания – важного амортизатора, позволяющего скорбящим постепенно постигать реальность», – сказала миссис Перри. Мы все знаем, что люди со СПИДом долго не живут, а значит, утешение – не для нас. После того, как СПИД диагностирован, скорбь постепенно нарастает из-за осложнений, поскольку пациенты утрачивают способность работать и не справляются с повседневными делами.

Тот факт, что страдающие от СПИДа люди молоды, а медицинское сообщество не способно найти лекарство от этой болезни, усугубляет ощущение, что это жестокая и неестественная человеческая судьба, а поэтому смерть от СПИДа оплакивать еще тяжелее.

Если отношения с больным СПИДом включали секс, скорбь осложняется страхом заражения. Участник группы самопомощи при больнице Св. Винсента выразил суть своего положения. «Это человек, с которым я спал. Моя утрата осложняется страхом, что мне тоже предстоит это пройти… но его не будет рядом, чтобы провести меня через это… Эта болезнь чудовищна. Это не чистая опрятная смерть, как от сердечного приступа. Сердечный приступ не заразен»[48]. Страх заболеть СПИДом становится все более ужасающим, замечает миссис Перри, потому что физические симптомы горя – недомогание, желудочно-кишечное расстройство, нарушение сна, усталость – могут иметь сходство с болезнями, возникающими в результате СПИДа.

Горевание может также осложниться, если понесший утрату не получает формального признания факта существовавших отношений и понимания значимости потери. Инженер из группы при