Ненадёжный признак - Лана Аверина

поклонился в ответ, добавив, что был рад знакомству и что будет рад помочь, если его консультация понадобится ещё раз. Я снова поблагодарил его и снова поклонился. Потом повернулся и направился к двери лифта. А когда нажал кнопку вызова, он задал мне странный вопрос.

– Скажите, господин Тадзири, – спросил он, – а в детстве вас не называли Одуванчиком?

Я улыбнулся и сделал губами фффух, так что моя лёгкая белая чёлка распушилась во все стороны. Конечно, называли! Думаю, всех альбиносов независимо от национальности дразнят то эльфами, то одуванчиками. А мама и сёстры до сих пор иногда зовут меня Снежинкой, это домашнее прозвище такое, и я на них не обижаюсь.

06. Джефф по прозвищу «Барабанщик», остров Пайанг, Таиланд

Когда это случилось в третий раз, я сказал себе: ну, хватит. Хорошенького, типа, понемножку. Полежал чутка, таращась в темноту, как филин, слушая ровное дыхание спящей Кайсы. Потом вылез из постели, натянул штаны и вышел на берег. Была бы дверь – шарахнул бы ею на прощанье. Но двери у нас не было, вместо неё Кайса повесила на входе цветной платок со слонами, купленный на местном рынке. Так я, выходя, запутался в дурацкой тряпке и чуть не своротил хлипкую халабуду. А и своротил бы – туда ей и дорога. Домик, етить, на песке.

Вышел, стою, скрежещу зубами – в фигуральном, само собой, смысле. Море рядом катает гальку в прибое. Цикада на пальме заткнулась, наконец. Горизонт светлеет понемногу. Холодно, как на Северном полюсе. И я вместо пингвина – в одних штанах на голое тело. Сдёрнул с верёвки большое полотенце, закутался в него поплотнее. Дождусь утра, и попрощаемся. Может, к утру я придумаю, что ей сказать. Хотя что тут скажешь, и так всё ясно. И не на неё я злюсь, а на себя, придурка. Почти тридцатник чуваку, а девчонкам до сих пор верить не разучился.

Слышу, Кайса вроде проснулась. Свет зажгла, на песке тени от слонов заиграли. Вышла, прижалась сзади. Горячая со сна, аж жжётся.

– Ты чего тут, – спрашивает. И ладошкой тёплой – нырь под полотенце.

– Ничего, – отвечаю. Ладошку на пузе у себя поймал, сжал тихонько.

– Приснилось что-то? – и в затылок мне дует.

Тут я не выдержал. Мне приснилось? Надо было сразу с ней потолковать, да я всё думал, может, случайность, может, мне показалось. А сегодня разглядел во всех деталях – нет, не показалось. Повернулся к ней, чтобы лицо её видеть, и спокойненько так спрашиваю.

– Кайса, – говорю, – что за рыжий чувак тебе снится?

Спросил, а сам внутри весь поджался, хорошо, хоть не зажмурился. Терпеть не могу, когда люди мне врут. Кайсу на вранье не ловил пока, но сейчас, похоже, придётся.

Смотрю, а девочка моя не занервничала, а только удивилась сильно. Ресницами захлопала, в глаза мне заглядывает. Откуда, спрашивает, я знаю, что ей снится. Она что, во сне разговаривает? Ну, я особо миндальничать не стал, брякнул, как есть.

– Нет, спишь ты тихо. Просто я вижу чужие сны. И всегда видел, с самого детства. Такая у меня типа суперспособность.

Бухнул и жду, что дальше-то будет. Злюсь не меньше, но чувствую, надежда затеплилась, что она вывернется, уж не знаю, как. Хорошо бы.

– Вау, – говорит она, а сама вроде как затуманилась. Сон, что ли, вспоминает? Сон, вообще-то, был невесёлый. Будто идут они вместе по дороге, а потом рыжий этот её обгоняет и уходит всё дальше. Она за ним бежит, а он оглянется, и снова от неё шпарит. Три ночи подряд за ним гонялась, так и не догнала.

Ладно, второй подход к снаряду.

– Да не то, что бы прям «вау». Как по мне, я бы лучше без всякого «вау» обошёлся, да только меня не спросили. Так что у тебя с этим рыжим-то, Кайса? Бывший твой, что ли?

Прямо вскинулась сахарная моя. Вижу, чутка разозлилась тоже. В глаза мне глянула, и без улыбки так:

– Да нет, Джефф, не бывший.

Да твою же за ногу. Сердце в яму – уух.

– Брат это мой. Старший.

Блин! Сердце в небо – аргх! Брательника я точно пережить могу. Приободрился, но виду не подаю. Не спугнуть бы.

– Не шибко, – гну свою линию, – на тебя он похож, вообще-то. Ты ж у меня не рыжая. И не говорила о нём никогда. Он что, это самое… умер?

– Не знаю.

Вот-те на, приехали. Ладошку из моей руки аккуратно вытянула, рядом встала. Стоим в ночи, оранжевую полоску горизонта разглядываем, как будто не видели никогда. Хотя видели сто раз. Ну ладно, не сто, но раз пятьдесят точно. Вместе мы третий месяц, спать ночью только недавно начали. До того всё другим по ночам занимались, заодно и рассветы во всех подробностях рассмотрели. Притянул я Кайсу к себе поближе, чувствую – подмёрзла уже. Замотал её в полотенце, обнял покрепче.

– Час от часу не легче. Как это не знаешь, сахарок?

– Не знаю. Он пропал пять лет назад. Ушёл в горы и не вернулся. Теперь снится мне иногда.

– Подожди-подожди, искали его хоть?

– Конечно, искали. Община спасателей с вертолётами оплатила. Добровольцы из местных, чуть не вся деревня на поиски отправилась. Мы с отцом тоже пошли. Через неделю вернулись ни с чем. У нас там знаешь, какие чащи непролазные.

– А версии вообще какие были? Зачем он в горы пошёл?

Кайса слабо улыбнулась, не отводя глаз от горизонта.

– Джефф, зимой у нас холодно, а большинство домов в деревне – на печном отоплении. Поэтому основная версия была – Олли пошёл за дровами. Присмотрел, наверное, нетронутый участок сухостоя, прикинул, как вывозить будет, и отправился. Вот только заблудиться в лесу он не мог, понимаешь. Наши мальчишки с детства в горах, как у себя дома. В общем… Мы думаем, с ним случилось что-то.

– Основная версия, говоришь, – протянул я задумчиво. – А какие ещё были?

Кайса повернула голову, посмотрела на меня искоса.

– Знаешь, я бы не стала вторую и упоминать, всё же двадцать первый век на дворе. Но если ты видишь чужие сны… Божечки, никак поверить не могу, Джефф! Мне ведь не только Олли снится, мне иногда такое привидится… Мало ли, что подсознание отчебучит, откуда картинок надёргает. Некоторые сны и вспоминать