Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

- Значит, Бернардо и Олафу случается блефовать? - спросилая.

Он покачал головой и засмеялся, разрядив нараставшеенапряжение.

- Нет, я тебе ничего о них не скажу.

- Почему? - спросила я.

- Потому, - ответил он и почти улыбнулся.

Я глянула на его непроницаемый профиль.

- Тебе это нравится. Ты заранее радуешься моей встрече сОлафом и Бернардо.

Я даже не пыталась скрыть удивление в голосе.

- Как и радовался твоей встрече с Донной.

- Хотя и знал, что я разозлюсь, - уточнила я.

Он кивнул.

- Это выражение твоего лица почти стоило смертельнойопасности.

Я покачала головой:

- Эдуард, ты начинаешь меня тревожить.

- Только начинаю? Наверное, теряю хватку.

- Ладно, не рассказывай о них. Расскажи об этом деле.

Он заехал на парковку. Я поглядела вперед и увидела над намистены больницы.

- Это и есть место преступления?

- Нет.

Он въехал на свободную стоянку и заглушил двигатель.

- И что это значит, Эдуард? Почему мы приехали в больницу?

- Здесь выжившие.

- Выжившие? - Я широко открыла глаза.

Он посмотрел на меня.

- Оставшиеся в живых.

Эдуард открыл дверцу, но я удержала его за локоть.

Эдуард медленно повернулся и посмотрел на мои пальцы,схватившие его обнаженную руку. Он долго и неодобрительно не отводил взгляд, ноэтот фокус я и сама умею проделывать. Если человек дает понять, чтобы его нетрогали, то собеседник, который не собирается применять насилие, обычноотпускает. Я не отпустила, вцепившись ему в локоть, но чтобы не было больно ион бы понял: так легко от меня не избавиться.

- Эдуард, рассказывай. Кто выжил?

Он перевел взгляд с руки на мое лицо. Так и хотелось сорватьс него очки, но я сдержалась. Глаза его все равно ничего не выдадут.

- Я тебе говорил, что есть раненые, - сказал он как ни в чемне бывало.

- Нет, ты не сказал. Ты говорил так, будто никто не выжил.

- Мое упущение, - ответил он.

- Черта с два. Ты любишь напускать таинственность, но этоуже начинает утомлять.

- Отпусти мою руку.

Это он произнес как "привет" или "доброеутро" - без малейшего нажима.

- Если отпущу, ты мне ответишь?

- Нет, - сказал он все тем же приветливым голосом. - Но еслиты устроишь здесь состязание, кто круче, Анита, я буду вынужден заставить тебяменя отпустить. Тебе это не понравится.

Голос его не изменился, даже улыбка на губах была та же. Ноя отпустила его и медленно отодвинулась на сиденье. Если Эдуард говорит, чтомне не понравится, я ему верю.

- Рассказывай, Эдуард.

На лице у него засияла широкая и открытая улыбка.

- Называй меня Тед.

И эта сволочь вылезла из машины! Я осталась сидеть, глядя,как он идет через парковку. Он остановился на краю, больница была от него натой стороне узкой дороги. Эдуард снял очки, засунул их дужкой за ворот рубашкии выжидательно обернулся к машине.

Он вполне заслужил, чтобы я не вышла. Заслужил, чтобы явернулась в Сент-Луис и оставила его самого расхлебывать кашу. Но я открыладверцу и вышла. Почему, спросите вы? Во-первых, он просил меня помочь, и вконце концов он все мне откроет - в своей садистской манере. Во-вторых, яхотела знать, что же смогло пробить это хладнокровие и напугать его. Я хотелазнать, а в любопытстве кроются и сила, и слабость. Чем оно окажется на этотраз, пока что неясно. Я бы поставила на слабость.

Больница Санта Люсии была огромной, и на этом здании,единственном из виденных мною в Альбукерке, не лежал отпечаток юго-запада.Просто типичная больница - большая и угловатая. Может быть, больницу несобирались показывать туристам. Что ж, им повезло.

Тут даже было вполне мило, но все-таки больничная атмосферачувствуется. В нее я попадаю, только когда что-то не так. Единственным на этотраз светлым моментом было то, что в палате не я и не кто-то из моих знакомых.

Мы находились в длинном белом коридоре с множеством закрытыхдверей, но перед одной из них стоял полисмен в форме. Интуиция ли подсказывала,но я была уверена, что эта палата нам и нужна.

Эдуард подошел к полисмену и представился. Он классноизображал из себя рубаху-парня, безобидного и разбитного, но только несколькосдерживающего свою жизнерадостность - больница все-таки. Эдуард и полисмен сразупоняли друг друга, что уже не предвещало никаких проблем.

Полисмен окинул меня взглядом через плечо Эдуарда. Онвыглядел молодо, но у него были холодные и серые коповские глаза. На этойработе надо немного повариться, только тогда глаза у тебя станут пустыми. Но онсмотрел на меня слишком долго и внимательно. Почти чувствовалось, кактестостерон всплывает на поверхность. Этот его вызывающий вид говорил, что онто ли не уверен в своей мужественности, то ли в своей, так сказать,полицейскости, то ли он слишком недавно служит. Не новичок, но и недалеко отнего ушел.

Если он думал, что я съежусь под пристальным взглядом, егождало разочарование. Я спокойно улыбнулась ему, взгляд у меня был равнодушный ипочти скучающий. Подвергаться осмотру - это не из числа моих любимых занятий.

Он моргнул первым.

- Лейтенант там. Он хочет ее видеть перед тем, как впустить.

- А зачем? - спросил Эдуард все тем же приятным голосом.

Коп пожал плечами:

- Я выполняю приказания, мистер Форрестер. Вопросылейтенанту я не задаю. Подождите здесь.

Он приоткрыл дверь - чуть-чуть, чтобы не было видно, что занею, и протиснулся внутрь. Потом закрыл дверь сам, не ожидая, пока это сделаетдоводчик.

Эдуард нахмурился:

- Не понимаю, что случилось.

- А я понимаю, - сказала я.

Он приподнял бровь, глядя на меня: дескать, выкладывай.

- Я женщина и, строго говоря, штатская. И многие копы неверят, что я способна на эту работу.

- Я за тебя поручился.

- Ну что ж, Э... Тед, значит, твое мнение весит меньше, чемты сам думал.

Он все еще хмурился, глядя на меня по-Эдуардовски, когдадверь распахнулась. На моих глазах он преобразился в Теда. Глаза заискрились,губы разошлись в улыбке, все выражение лица стало иным, будто это была маска.Личность Эдуарда исчезла как по волшебству. Наблюдая это так близко, я дажепоежилась. Легкость, с которой он менял личины, наводила жуть.