Григорий Грег «Капли крови» - Ярослава Лазарева

Пленительное повторенье

твоих забытых милых черт.

Держу фотографа творенье —

нечеткий стершийся портрет.

И как знакомы эти губы,

глаза, улыбка, челки прядь…

В смятении могу подумать,

что время повернуло вспять.

И ты жива… Как ты любима

была тогда! Любима мной.

И в сердце памятью хранима,

оставшись грустью вековой.

И вот твой взгляд на фото старом

тебя вернул. И в сердце – боль.

Прозрение сквозь век ударом:

проходит все, но не любовь…

Ты и я – скала и плющ.

Плющ цепляется за камень,

словно сильными руками,

вьется, гибок и живуч.

Он так нежен, так пушист,

приспособиться стремится,

понадежней прилепиться,

лишь бы не сорваться вниз.

Милый плющ, скалой стою!

Обвивайся, оплетайся…

Только вглубь не разрастайся,

не разрушь скалу свою.

Ночь хочет нас с тобою обмануть

и усыпляет землю темнотой.

Но как горит зовуще Млечный Путь!

Поражены на миг мы немотой.

Потом лишь: «Ах!» – восторженно как вздох.

И вновь молчим и смотрим только вверх.

И, кажется, мы слышим песни звезд.

А может, белых ангелов? Их смех?

Наш двор в полночном мраке утонул.

Он, как колодец, мы на самом дне.

А мир вокруг в молчании уснул,

лишь искры звезд поют, горят во тьме.

Завороженно, долго мы стоим.

И вдруг ты тянешь за руку меня.

И прижимаюсь я к губам твоим,

но лишь на миг. И звездный мир маня,

вновь заставляет голову поднять,

оставив без ответа твой вопрос.

Ты не настойчива. Молчим опять,

чтоб слышать песни ангелов и звезд…

Ты замедляешь шаг. Опущенной рукой

рвешь веточку зеленую полыни.

И что-то говоришь о жизни той, другой,

как счастливы мы в ней когда-то были.

И пальцы нервно мнут пахучий стебелек,

искрашивая листья понемногу…

Внезапно замолкаешь. Взгляд твой чужд, далек.

Беру полынь, роняю на дорогу.

Ладонь твою целую. Горечь на губах…

Ты смущена. И смотришь мягко, нежно.

И я смущен… Бегу к обочине. В кустах

ищу шиповник розовый и свежий.

Несу тебе цветок. Он яркою звездой

горит на ветке тоненькой и колкой…

«Еще ты любишь?» – мой вопрос простой.

И ты в ответ целуешь молча, долго…

«Привет, любовь!» – твои слова близки,

мне на ухо… и возле самых губ.

Дыханье слышу… И цветы тоски

осыпались… А телефон так груб,

пластмассой холодит. Но голос твой

закрыть глаза мгновенно заставляет…

И в нежности реальность я теряю.

И чувствую – ты рядом, ты – со мной,

пусть в трубке телефонной голос твой…

Твои глаза застенчиво нежны,

плен рук твоих так долгожданно долог.

Слова на пике счастья не нужны,

лишь сердце бьет… Твое? Мое? Как молот…

Тебя засыплю лепестками роз.

Сквозь пальцы ворох огненный струится,

и алый атлас пламенем искрится

на шелковистом золоте волос…

Но красота сияющая роз

с твоею красотою не сравнится!

* * *

Из письма Ладе:

«Я уже с трудом переношу мое нынешнее бытие. Я словно белая ворона. Хорошо, что сейчас поэзия переживает своего рода эстрадный период. Многие поэты выступают с концертами, и это модно. И за счет этого мы в чести, поэтому мне прощают какие-то странности. Я окончательно замкнулся, стараюсь ни с кем особо не дружить, потому что все время боюсь проговориться. Уже было несколько проколов, ведь я знаю намного больше своих сограждан. Догадываешься, каково это, иметь подобные знания? Есенина найдут повешенным в гостинице «Англетер» буквально через два года, Маяковский застрелится через семь лет. Но сейчас-то они живы! И я могу видеть их, слышать. Но не могу предотвратить! Это сводит с ума!»

Ну что, насмешница, что, жизнь?

Ударь еще, наотмашь, больно.

Предупреждай опять: держись!

Но разве попрошу: довольно?

Не отвернусь, не опущу

я глаз презрительно застывших.

Тебе, гордячка, не спущу

обид сегодняшних и бывших.

Мы заслужили? Докажи!

Открой нам книгу наказаний,

дай прочитать те строчки лжи,

что позабыты. Узнаваний

не избежать. Ведь все дела

ты записала на страницах

мгновенным росчерком пера,

и ложь мгновений вечно длится.

Так докажи мою вину!

Ее не чувствую, не знаю!

Как знаю цену я добру

на грани зла. И понимаю.

Но сердцу больно от обид!

За что? Опять удар! За что же?!

И, кажется, весь мир разбит.

И, кажется, никто не может

помочь… Не жди, не опущу

перед тобою глаз я влажных.

Ну? Бей наотмашь! Не прощу

тебе просчетов. И не важно,

что мир разбит. Не отвернусь,

не попрошу меня оставить.

Глотая слезы, рассмеюсь:

Эй, жизнь, легко ли вновь ударить?

Нужно выйти из этого круга,

обмануть и себя и судьбу!

Нужно спрятаться… Может, за друга?

Ну а лучше всего – за листву,

за деревья, за травы, за птицу,

что так вольно парит в высоте,

за цветы… От всего заслониться,

раствориться… быть может, в росе?

Ну а лучше – роса так не вечна,

так зависит от жарких лучей —

ну а лучше зарыться беспечно

в белый пух облаков. Он – ничей.