Книги онлайн и без регистрации » Детективы » Гебдомерос - Джорджо де Кирико

Гебдомерос - Джорджо де Кирико

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 30
Перейти на страницу:

Тогда нельзя ли вернуться? Пятерка лошадей, запряженных в коляску, тронулась бы рысью за кавалерийским подразделением; и солнечным днем и звездной ночью на огромной черной горе, похожей на севшего на мель кита, тот великан, тот герой, что расположился на ее вершине, бодрствовал бы, глядя на небо. Где вы, друзья? Гебдомерос влюблен в Луиджу, служанку из дома напротив. Гебдомерос надевает свой новый костюм; звучат колокола приходских церквей, и сады озаряются улыбкой весны. Весна, весна! Похоронный кортеж, мрачное видение. Трупы в смокингах расположились в открытых гробах рядком вдоль пляжей южного побережья. Сильно раздражает аромат лимонов, чей привкус цедры в кондитерских изделиях так же непереносим, как и запах чеснока и лука в пище. Вот и апельсиновые деревья с их непристойными, постыдного символического значения цветами.[43]Куда направляешься, человек в пальто с каракулевым воротником? Ты – образец отважного пассажира, готового встать на защиту больного ребенка, которому в поезде, дурно пахнущем промокшим под августовским ливнем скотом, угрожают алчные руки грабителей. Вероятно, поэтому необходимо отказаться от места в первом классе, за которое заплачено заранее, и настаивать на том, чтобы остаться во втором, несмотря на любезные уговоры контролера. Но вот и озеро, это огромное, как море, озеро, как и море, в гневе оно бывает опасным; вот тогда будь осторожным, дабы не утонуть, а если моторная лодка придет тебе на помощь, тут ты и узнаешь, что это такое – родиться заново летним вечером, когда омытые дождем тротуары отражают огни витрин и тебе кажется, что ты находишься в Венеции, в этом спланированном амфитеатром вокруг озера пленительном городе. О, на сей раз это совсем другое озеро, спокойное, без следа ряби на поверхности, озеро-утешитель. И в пасмурную погоду, когда крупные капли теплого дождя барабанят по воде, огромные черные рыбы клюют на приманку, и ты ловишь их сразу по две на одну леску![44]Ты зовешь это Избиением Младенцев? Но у Гебдомероса были возражения; не обращая внимания на насмешки идущих по тротуарам прохожих, пихающих в бок локтями давящихся от смеха жен, он признался в своем неприятии библейских сцен, ибо квалифицировал их как аморальные и похотливые; ему представлялось, что сама идея изображения Христа в образе агнца таит в себе своего рода чувственный импульс; признание же свое он заключил хвалебной речью в адрес кафе, где диваны обтянуты красным бархатом, а потолки оформлены в стиле 80-х.

«Здесь, – говорил Гебдомерос голосом, чуть глуховатым от волнения, – ты чувствуешь себя защищенным от всех внешних опасностей. Раз уж ты здесь, в этом кафе, тебя ничто не волнует: ни жестокий враг, расположивший свои отборные войска у врат города, ни несущие разрушение хвостатые кометы на горизонте, ни огнедышащие львы, разгуливающие по центральной улице; тебе безразлично, что птицы с железными клювами опустошают городские парки, а над тифозными испражнениями кружат радужно-переливчатые смертоносные насекомые. Раз ты здесь, ты в безопасности и можешь, приподнявшись на носки, наблюдать из окон за вражескими кораблями, бросившими якорь в море, и за воинами, решительными ударами весел направляющими шлюпки к пустынному берегу». И тогда всех находящихся в кафе охватывает чувство солидарности, каждый знает свое место и занимается конкретным делом; женщины и дети укрываются в задней комнате среди сундуков и ящиков с припасами. Эти не привыкшие к опасностям и не приспособленные к лишениям существа готовят еду, ограничиваясь рыбными консервами, бисквитами и кофе с молоком, который пьют всегда очень горячим и приправленным специями; занимаются также тем, что старательно чистят оружие, штопают носки, чинят одежду; а поскольку необходимо позаботиться и о провизии на зиму, самых молодых отправляют на поиски дичи. Все в природе уже предвещает наступление зимнего сезона; от бесконечных дождей земля становится мокрой, а дороги скользкими; кое-где в высокой траве, скрывающей образовавшиеся под ней лужи, робко прорастают маргаритки и васильки, именно то, что нужно, чтобы скрасить этот отрезок дороги и пробудить поэтические чувства у следующих этим путем ученых, которые привыкли с удовольствием и усердием работать в сурового вида помещениях, где все – не более чем обещание; полярный медведь, топчущийся на ледяных глыбах и оспаривающий у морского льва пойманную рыбу; араб на лошади, преследующий бегущего в панике страуса; а затем мосты, замки с многочисленными башенками, руины, в которых десятки сотен ворон сплели свои гнезда.

В той лачуге Гебдомерос ощутил себя в безопасности, поскольку не обнаружил вокруг ни признака человеческого присутствия; однако чувство это не вызывало у него доверия, ибо он был человеком не склонным доверять иллюзиям; он помнил, как часто иллюзии обманывали его в молодости; по этой причине он всегда был начеку, в постель ложился в одежде и ботинках, ночи проводил в полудреме, держа под рукой свинцовую палку и автоматический пистолет, чтобы в случае необходимости отразить любую неприятную неожиданность. Но зима прошла без чрезвычайных событий. Пастухи уже гнали коз с окрестных гор, играя на своих медных флейтах веселые мелодии; все предвещало весну; в этом северном краю она наступала внезапно, словно декорация на сцене, предстающая взору при неожиданном поднятии занавеса; бесчисленные потоки горной талой воды пробивались сквозь скалы и устремлялись вниз; вдоль тропинок, на обочинах сидели ангелы, рукой они опирались на большие верстовые столбы с высеченными на них изображениями двуликого Януса над выступающим в нижней части камня мужским членом; крылья ангелов, огромные, как у орла, сотканы были из белых и мягких, как гусиный пух, перьев. Они с грустью наблюдали, как пары, обнимая друг друга за талию, медленно удалялись в заросли цветущего миндаля.[45]Повсюду – надписи из сверкающих букв; с востока по вулканической, скалистой местности продвигалась группа охотников, окруженная сворой собак; они с рвением отлавливали толстокожих животных, тех немногих, что остались от почти вымершего разряда пахидерм. Высоко в небе в ожидании солидной добычи парили грифы; они то опускались, то взмывали вверх, словно земля посылала им сигнал об опасности, но при этом никогда не теряли из виду охотников. Цель их была ясна: они ждали, когда собаки и охотники скроются за скалами и можно будет склевать остатки убитого животного. Несмотря на то что в воздухе парили грифы, а среди серых скал тут и там белели кости животных, край этот вовсе не был ни диким, ни пустынным. Его оживляла работа мощных горнопромышленных установок; повсюду дымили трубы, по крошечным рельсам курсировали вагонетки; вокруг с раскрасневшимися от жары лицами суетились бородатые инженеры, которые любую свободную минуту использовали для того, чтобы поудить рыбу или же пострелять из пистолетов по пустым бутылкам. По вечерам единственным развлечением здесь было посещение кукольного театра. Идея его создания пришла в голову одному скульптору с внешностью ассирийского царя; он гордился тем, что был учеником модного мастера, и снискал уважение в своем обществе игрой на флейте, впрочем, довольно скверной. Эти кукольные спектакли проходили не так тихо и невинно, как можно предположить; иной раз кукольник, человек в высшей степени истеричный и страдающий приступами эпилепсии, приводя в движение вырезанных из картона марионеток с критскими глазами, издавал такие крики, что внезапно пробудившиеся сторожа вскакивали с постелей как по сирене и бежали к охраняемым ими объектам. Гиены, оставив падаль, устремлялись в горы. Извозчики, дремавшие на козлах и при любых толчках обычно лишь слегка приоткрывающие глаза, подскакивали и в панике начинали нахлестывать лошадей; такое зрелище вполне сошло бы за апокалипсис. Покинув уродливый вокзал восьмимиллионного мегаполиса, где люди проводили дни в бессмысленной суете, Гебдомерос направился в район ночных развлечений, который находился в сердце самого города, но представлял собой отдельный мир. На самом деле, он имел свои размеры и границы, свои законы и свой устав; не хватало только усердных, вечно бодрствующих таможенников, чтобы на въезде потребовать у вас декларацию. На подступах к этому кварталу городское движение затихало; судорожные перемещения транспорта и без дела слоняющихся пешеходов умирали, как умирает морская волна на берегу пляжа. У счастья свои права – такие слова из светящихся букв можно было прочесть над центральным порталом триумфальной арки, которую венчали деревянные, расписанные нежными мерцающими красками фигуры женщин, трубящих, подобно неутомимым тритонам, в фанфары. В темноте возвышались крепости; судьба не была к ним благосклонна, но они хранили в памяти благодарность и доброту тех, кому некогда служили убежищем; их величественные стены, погруженные в тишину, отдыхали; ночь близилась к апогею; сонный мир пребывал в глубоком покое, и буря в смятенном сердце Гебдомероса, казалось, наконец утихла. Теперь все было далеко – блеск и слава, бессмысленный героизм, и пирамиды, которые подстрекаемые страхом забвения государственные мужи принуждали возводить своих безучастных служащих; а те, занимаясь строительством, думали о далеких от суетного мира невесте или жене, что ждут их там, внизу, в тихой семейной обстановке, у распахнутого в сад окна, откуда веет прохладой и где тысячи светлячков расчерчивают тени своими фосфоресцирующими лучами. Бессмысленными теперь казались продвижения королевских кортежей по большим сельским дорогам; издали, увы, их вид не был столь величествен! Если бы не сверкание оружия, которым потрясали сопровождающие кортеж всадники, его можно было бы принять за табор цыган, в лохмотьях бредущих в поисках хлеба, опасаясь при этом, что жестокосердные крестьяне пустят по их следу грязных сторожевых собак. И если полагать, что из сострадания может родиться любовь, то это все, что сулили Гебдомеросу эти с трудом поддающиеся выражению чувства. Безмерная тоска и тревога, охватывающие его бессонными ночами в поездах во время переездов, порождали в воображении образ огромной борзой, с неимоверно длинным телом, проносящейся над миром прыжками на негнущихся лапах, как гоночный автомобиль, она летела над пестрыми картами городов, над регулярными зелеными массивами, где каждое дерево имело свое имя и свою историю, над обширными полями, которые возделывались не одним поколением земледельцев, предусмотрительно выбиравших подходящий для сева момент; и тогда сострадание Гебдомероса распространялось на все человечество: на болтуна и молчуна, на страдающего богача и преисполненного ненависти бедняка; но самое глубокое и искреннее сострадание он испытывал к тому, кто питался в дешевых ресторанах. Особенно когда клиент сидел у окна так, что злые и дерзкие прохожие, поистине ожившие призраки другого мира, могли бесчестить своими непристойными взглядами девственную чистоту, бесконечную нежность, ненавязчивое целомудрие, непередаваемую меланхолию этого момента; момента, который одинокий едок переживал на глазах у всех, скрывая свой стыд так деликатно и трогательно, что было непонятно и как это весь обслуживающий персонал – хозяин, кассирша, официанты, а вместе с ними и обстановка, столы, бутылки, вся столовая утварь, вплоть до солонок и прочих мелочей, не разразились потоком бесконечных слез.

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 30
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?