Вдребезги - Кэтлин Глазго

Мужчина, который ко мне приставал, лежал на полу перехода – неподвижная груда в темной одежде. Эван завернул меня в свое пальто.

– Я просто хотел убедиться, что ты в порядке и все такое, понимаешь? – сказал Эван.

«Вот дерьмо! – повторяли они. – Нужно проваливать отсюда к черту».

Они говорили: «Ты ненормальная, шалава, тебе нельзя ходить здесь одной. Ты клевая и все такое, для чокнутой».

Смех и кашель.

Они приволокли меня пешком к фургону и затащили внутрь на заднее сиденье. Кресла были вынуты; пол сырой, обрывки грязного ковролина закрывали ржавчину и дыры в полу. Эван и Дамп были взвинчены, глаза вылезали из орбит, руки тряслись. «Неужели мы прибили того чувака?»

Я провела с ними семь месяцев.

Однажды где-нибудь на улице прервется жизнь Эвана. Я видела, на что он способен ради дозы кайфа. И грустное выражение его лица, когда он думал, что на него никто не смотрит.

– Да, и еще я хотел тебе сказать, извини и все такое, но я взял твои рисунки. – Эван прокашлялся. – Ну, этот альбом с комиксами. Я не знаю, мне он просто нравится. Короче, это круто, я смотрю и вижу там себя. Как будто я знаменитость или кто-то типа того. Читаю понемногу каждый день.

Мой альбом с рисунками, у него мой альбом. Дамп просил: «Смотри, чтобы у меня была крутая суперсила, типа рентгеновского зрения, хорошо? Хочу видеть, что у девчонок под одеждой».

Мое сердце начало биться спокойнее.

– Эван, мне он нужен обратно. Эван, пожалуйста.

Он кашлянул и после паузы отозвался:

– Короче, я постараюсь, посмотрю, если мы сможем к тебе туда попасть, но не знаю, мы вроде как скоро уезжаем. Я… мне просто действительно нравится их читать. Не знаю, когда я вижу себя там, это придает мне уверенности, что я существую.

«Эван», – произнесла я про себя.

– Когда выберешься оттуда, приезжай в Портленд, хорошо? Высунь голову на набережную и поспрашивай вокруг обо мне. Вместе мы не пропадем.

– Не вопрос, Эван, – ответила я.

– Чао-какао.

Телефон замолчал.

Айсис сосредоточилась на очередной фишке. Я положила руки на колени. Мои руки. Они брали еду из контейнеров для мусора. Дрались за места для ночлега и грязные одеяла. Они видели совсем другую жизнь, не такую, как здесь, где играют в игры в теплой комнате, пока вечер удаляется от нас там, за окном.

– Как твоя мама? Это странно, да? – спросила Айсис.

Она составила слово «мяч». Ей понадобилось десять минут, чтобы составить «мяч».

Я подсунула руки под ноги и навалилась на них всем весом. Мне нравилось ощущать давление на кости. У него был мой альбом, но зато у меня имелась еда и постель.

– У нее все отлично, – ответила я, мой голос звучал легко и непринужденно, – едет в отпуск в Портленд.

Когда я сказала Каспер, что чувствую себя безобразной, знаете, что она спросила?

Она спросила:

– На душе было безобразно, или ты ощущала себя безобразной, Чарли? Это две большие разницы, и я хочу чтобы ты поразмышляла над этой разницей. Это неотъемлемая часть твоего выздоровления.

Они действительно слишком много требовали от нас.

В группе Каспер задала нам вопрос:

– Кто ваши друзья? Есть ли какое-нибудь сообщество? Кто-то, с кем можно поговорить, с кем чувствуешь себя в безопасности там, на свободе?

– Кому вы можете доверить свои секреты? – поинтересовалась она.

Я знаю, кто я. То есть я не знаю наверняка, потому что мне всего семнадцать лет, но я знаю, какая я с другими людьми, в их глазах и в мыслях. Если вы храните школьные фотографии, спорим, что вы найдете меня там. Это легко. Кто эта угрюмая девочка? Даже если она находится между двух других детей, кажется, будто она одна на фото, потому что соседи стоят словно отдельно от нее. Ее одежда выглядит… невзрачной или вроде того. Грязной? Неопрятной? Она как будто пустое место. Вы даже не можете вспомнить ее имя? Вы легко найдете таких девочек на фотографиях. Мне даже не нужно описывать их. Вы найдете без труда тех, кто выделяется сообразительностью. Тех, кто выделяется силой или спортивными достижениями. И, наконец, похожие на меня – растрепанная девочка, лучше сказать, из бедной семьи, у нее ничего толком не получается, она сидит одна в столовой и все время рисует; ее толкают в коридоре, обзывают, потому что это ее роль, иногда она злится и в ответ пускает в ход кулаки – что еще ей остается делать? Вот поэтому, когда Каспер спросила: «Кому вы можете доверить свои секреты?» – я подумала: «Никому». Никому, кроме Эллис. Она была моим единственным шансом, и она выбрала меня. Вы, скорее всего, не понимаете, что я чувствую, потому что привыкли иметь друзей. Или, вероятно, у вас есть мама и папа или хотя бы один из них жив, и они не бьют вас. Никто не отодвигается от вас подальше, когда делают общую фотографию. Поэтому вы не знаете, как это: каждый день, каждый проклятый день чувствовать себя такой одинокой и ощущать, что черная дыра внутри поглощает тебя, – пока этот человек, по-настоящему чудесный, не пришел в твою школу. Ей просто наплевать, что все на нее глазеют, на ее черное бархатное платье, колготки в сетку, большие черные ботинки, растрепанные волосы, покрашенные в фиолетовый цвет, и красные-красные губы.

В первый день она вошла в столовую и даже не встала в очередь с подносом, она просто посмотрела на весь этот чертов зоопарк, в какой превращалась школа в перерыве на ленч, и внезапно я заметила, что она идет ко мне, улыбаясь большими красными губами. Ее огромный черный рюкзак приземлился на стол, она начала рыться в нем в поисках конфет «Пикси Стикс» и «Кэнди Баттонз» и пододвинула их ко мне, ко мне (мой карандаш замер в воздухе над рисунком, потому что это все какая-то шутка, какой-то тщательно продуманный план, чтобы посмеяться надо мной, но нет) и произнесла: «Господи, ты единственный нормальный человек в этом гадюшнике. Умираю, хочу кайфануть. Пойдем со мной после школы, словим кайф? О боже, мне нравятся твои волосы. И футболка. Ты купила или заказала в Интернете? Что это ты рисуешь, ого, это что-то неземное».

Она так называла все, что ей нравилось: «неземное». «Эта кружка совершенно неземная. Чарли, эта группа – что-то неземное». С того самого момента мир для меня словно покрылся золотом. Он засверкал. Я имею в виду, он все равно оставался паршивым, но теперь я чувствовала себя в нем лучше, понимаете? И я научилась хранить секреты. Я знала, что под толстым слоем