Дело Дрейфуса - Леонид Прайсман

Много позже, в 1897 году, через полгода после опубликования газетой Matin снимков бордеро, когда любому непредвзятому человеку уже ясно, что письмо написано Эстерхази, Матье Дрейфус пришел в редакцию газеты Aurore, издающейся лидером радикалов Клемансо. В редакции он ощутил некоторую сдержанность, с которой сталкивался раньше: «Я был братом того, кого вся страна называла предателем, я был также евреем»[87].

Еврейские интеллектуалы были такими же ассимилированными евреями, как и семья Дрейфуса. Разница заключалась лишь в том, что и те и другие хотели действовать в разных кругах общества. Семья Дрейфуса – в близких им высших политических сферах, а интеллектуалы – среди литературных и общественных деятелей; и те и другие верили в общественное мнение Франции, но пока терпели полную неудачу.

Политическая жизнь Франции продолжает идти своим чередом. Как принято в Третьей республике, с частотой примерно раз в три месяца происходит смена правительства.

Это случилось в январе 1895 года. Вместе с правительством Ш. Дюпюи неожиданно подал в отставку и президент республики К. Перье. Мерсье, который пользовался колоссальной популярностью как в правых, так и в левых кругах за разоблачение «предателя», надеялся быть избранным на этот пост. Но его надежды не оправдались. Обе палаты проголосовали за Ф. Фора. Военным министром стал генерал Э. Цурлиндер, но в деле Дрейфуса позиция нового правительства осталась такой же, как и у предшествовавшего.

В июле 1895 года начальник секции статистики Сандерр окончательно сходит с ума, и его отправляют в сумасшедший дом, где он вскоре умирает. На его пост назначают подполковника Пикара. Человека с консервативными взглядами и антисемитскими предрассудками, но, как покажет будущее, – человека честного, не пожелавшего пойти на сделку с совестью. Пикар, блестящий офицер Генерального штаба, земляк Дрейфуса, родившийся, как и он, в Эльзасе в 1854 году, был таким же французским патриотом, как и Дрейфус. Пикар получил прекрасное военное образование и окончил Академию Генерального штаба – вторым в выпуске. Интеллектуал, полиглот, свободно владевший несколькими языками, в том числе и русским, страстный почитатель музыки Р. Вагнера. Он делал стремительную военную карьеру и стал самым молодым подполковником французской армии. В этом чине его назначили профессором Высшей военной школы, где одним из его учеников был Дрейфус. Мы упоминали выше, что Пикар был антисемитом, но Дрейфус ему не нравился особенно сильно. М. Алданов в очерке о Пикаре писал: «Он терпеть не мог этого своего ученика (Дрейфуса. – Л. П.). Причины мне неизвестны. Дрейфуса, впрочем, не любил почти никто»[88]. Пикар сыграл определенную, впрочем, довольно небольшую роль в процессе Дрейфуса. Когда Дрейфусу было приказано явиться 15 октября в Военное министерство, где тогда служил Пикар, последний встретил Дрейфуса в приемной и проводил в кабинет начальника Генерального штаба. Пикара в кабинет не пригласили, и в трагической сцене, разыгравшейся в кабинете, он не участвовал. Присутствуя на процессе Дрейфуса в качестве представителя Военного министерства и Генштаба, он не был посвящен во многие обстоятельства этого дела и искренне верил в виновность Дрейфуса. Его участие в процессе заключалось в том, что он передал судьям втайне от Дрейфуса и его адвоката фальшивку Анри, не подозревая о том, что он передает. Главой контрразведывательного отдела секции статистики остается по-прежнему Анри, ставший к этому времени уже майором. В марте 1896 года он получает от мадам Бастиан очередную порцию клочков, извлеченных из мусорных ящиков немецкого посольства в Париже. Анри совершает непоправимую для него ошибку, он не занимается сам этими клочками и откладывает их в сторону. Он торопится в отпуск и надеется, что в них нет ничего важного. Клочками заинтересовался его начальник Пикар. Из обрывков удалось составить письмо, написанное рукой одного из друзей немецкого военного атташе в Париже полковника Шварцкоппена. Ему обычно поручалось писать письма, которые могли скомпрометировать самого полковника. Вот полный текст письма: «Париж, улица Биенфезонс, дом 27, майору Эстерхази. Милостивый государь. Прежде всего, я надеюсь получить от Вас более подробную информацию, чем недавно переданная Вами мне, по вопросу, о котором шла речь. Поэтому я прошу Вас сообщить мне ее письменно, чтобы у меня была возможность судить, смогу ли я впредь поддерживать связи с фирмой Р»[89].

Письмо не было отправлено по адресу, а разорвано на мелкие части и брошено в корзину для мусора. Дальнейший его маршрут нам известен. Без сомнения, для разведчика бросать такой важный документ, даже разорванный на клочки, в корзину для мусора, является должностным преступлением. Многие антидрейфусары, используя аналогичную версию относительно бордеро, всячески отвергали ее в этом случае. Но… подлинность этого документа была признана Шварцкоппеном в его мемуарах.

Прочитав этот документ (впоследствии он будет назван «голубой телеграммой»), Пикар, естественно, начал собирать информацию о майоре Эстерхази. Представитель обедневшей ветви знатной семьи венгерских магнатов, давно поселившихся во Франции, граф-самозванец, он начинал карьеру во Французском иностранном легионе. Сведения о частной жизни Эстерхази были неутешительны и давали возможность подозревать его в чем угодно. Мот, спустивший постепенно целое состояние – в 200 тысяч франков, содержатель фешенебельного публичного дома. Известный мошенник, признанный автор подлога, в котором его сообщником был Лемерсье-Пикар, Эстерхази не брезговал ничем для добывания денег, в которых он постоянно нуждался. Он мог то угрожать разоблачениями барону Ротшильду, то униженно просить его о финансовой помощи, ссылаясь на свои услуги евреям. 2 июля 1894 года он написал письмо одному из своих друзей – племяннику господина Ротшильда. Он послал ему копию своего письма барону Ротшильду, написанного 29 июня, на которое тот не ответил, и просил его походатайствовать за себя перед дядей. Чтобы добиться согласия на свою просьбу, он послал ему подложное письмо своего дяди де Боваля: «Я не скрывал от тебя два года тому назад мое живейшее неудовольствие по поводу твоего поведения, когда ты внезапно сделался защитником еврейской банды. (Намек на участие Эстерхази в качестве свидетеля в дуэли Кремье – Фоа. – Л. П.) Не тебе было выступать защитником в таком деле. Что касается меня, христианина, который верит, что Бог наказует и награждает, я в постигшем тебя несчастии вижу его руку. Ты защищал евреев, а теперь гибнешь из-за их денег; это перст Божий. Мое состояние скромно, ты это знаешь, его едва хватает на необходимые нужды для поддержания моего здоровья в преклонном возрасте; ты ведь мой наследник. Имей терпение дождаться моей смерти»[90].