Большое волшебство - Элизабет Гилберт

Наверняка я знаю только, что этот роман действительно хотел быть написанным и не переставал катиться и искать, пока не обрел автора, который был готов и хотел взять его себе – не со временем, не когда-нибудь, не через несколько лет, не в более подходящий момент, не когда жизнь станет полегче, а прямо сейчас.

Потому он и стал романом Энн.

Что оставило меня в состоянии оглушенности, с ослепленной душой и чувством, что я живу в потрясающем мире, полном тайн и чудес. Все это заставляет вспомнить английского астрофизика сэра Артура Эддингтона и его объяснение того, как действует Вселенная: «Нечто неизвестное делает неизвестно что».

Но лучшая часть такова: «Мне и не обязательно знать».

Я не требую объяснений неведомого. Мне не обязательно понимать, что все это значит, откуда изначально берутся идеи и замыслы, почему творческое начало ведет себя так непредсказуемо. Мне не нужно знать, почему мы иногда способны свободно беседовать с вдохновением, а в другое время тяжко трудимся в одиночку и ничего не рождаем. Мне не нужно знать, почему какая-то идея пришла сегодня к вам, а не ко мне. Или почему она навестила нас обоих. Или почему она бросила нас обоих.

Никто из нас не понимает этих вещей, потому это великая тайна.

Все, что я знаю наверняка, это как я хочу провести всю свою жизнь, сотрудничая по мере своих сил с вдохновением, которое не могу ни увидеть, ни пощупать, которому не могу приказать, которое не могу понять.

Странное направление в жизни и работе, я согласна.

Но не могу придумать ничего лучшего, чтобы заполнить свои дни.

Я росла не среди творческих людей.

Мои предки зарабатывали себе на жизнь куда более обычным трудом.

Мой дед по материнской линии был фермером и разводил молочный скот, дедушка по отцу торговал каминами. Обе бабушки мои были домохозяйками, так же как их матери, сестры и тетушки.

Что касается моих родителей, то папа у меня инженер, а мама – медицинская сестра. И хотя родители жили в располагающее к этому время, они никогда не были хиппи – ни-ни! Слишком уж консервативны они были для подобных штук. Отец провел 1960-е годы в колледже и в военно-морском флоте, мама в те же годы училась в медицинском училище, а по ночам дежурила в больнице и добросовестно экономила деньги. Когда они поженились, папа получил работу в химической компании и проработал там тридцать лет. Мама работала с неполной нагрузкой, стала активисткой в нашей местной церкви, помогала в попечительском совете школы, была волонтером в библиотеке, навещала больных и стариков.

Это были ответственные люди. Налогоплательщики. Солидные. Голосовали за Рейгана. (Дважды!)

Я научилась у них, как бунтовать.

Потому что во всем, что не касалось их в основном ответственной социальной позиции, мои родители делали все, что только их душенька захочет, и были, вообразите, людьми восхитительно беззаботными. Папа, скажем, решил, что ему мало быть просто инженером-химиком, а хочется еще выращивать рождественские елки, и занялся этим. Он вывез нас из города на ферму, расчистил землю, посадил саженцы и начал свой проект. Для осуществления мечты он не отказался от своей основной работы – просто он завернул мечту в свою повседневную жизнь. Захотелось ему еще и разводить коз, и он прикупил коз. Привез их домой на заднем сиденье нашего «форда-пинто». Доводилось ему раньше заниматься козами? Нет, но он решил, что сообразит, как это делается. То же самое было, когда он заинтересовался пчеловодством: просто купил пчел и начал. Спустя тридцать пять лет у него еще сохранились те ульи.

Когда отца что-то начинало интересовать, он действовал. Он обладал непоколебимой верой в собственные возможности. А если моему папе что-то было нужно (что случалось крайне редко, ведь он был неприхотлив, как бродяга), он сам это делал, или сам чинил, или как-то мастерил это своими руками, обычно не заглядывая в инструкции и не обращаясь за советом к знатокам и экспертам. Не очень-то он уважает всякие инструкции, да и экспертов тоже. Он не испытывает никакого пиетета перед званиями и рангами, а также перед строительными лицензиями и надписями ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. (Хорошо ли, плохо ли, но папа учил меня, что лучшее место для палатки всегда там, где красуется табличка «Лагерь не разбивать».)

Мой отец действительно не любит, когда ему указывают, что делать. Его чувство индивидуализма настолько сильно, что иногда доходит до смешного. В молодости, когда он служил на флоте, капитан однажды приказал сколотить ящик для предложений и поставить в столовой. Папа добросовестно смастерил ящик, прибил к стене, а потом написал первое предложение и просунул в прорезь. Там было написано: Я предлагаю убрать ящик для предложений.

Он, конечно, не без странностей, мой эксцентричный папочка, а его инстинктивное противление авторитаризму подчас граничит с патологией… но мне всегда казалось, что это довольно круто, даже в те годы, когда я была застенчивым ребенком и меня возили по городу в «форде-пинто», набитом козами.

Я понимала, что он делает что-то свое, идет своей собственной дорогой, и интуитивно я чувствовала, что именно это, по определению, делает отца интересным человеком. В то время я еще не могла это сформулировать, но сейчас вижу, что он вел жизнь, которую можно с полным основанием назвать творческой.

Мне это нравилось.

Я взяла это на заметку, когда подошло время задуматься и помечтать о собственной жизни. Не то чтобы я хотела выбрать для себя то же, что выбрал отец (у меня нет крестьянской жилки, и я не республиканка), но его пример вдохновил меня на то, чтобы идти по жизни тем путем, который нравится мне. Еще, так же как отец, я терпеть не могу, когда мне указывают, что я должна делать. Нет, я не скандалистка и вовсе не склонна к конфликтам, зато чудовищно упряма. Это упрямство и помогает мне, когда дело касается творческой жизни.

Что до моей мамы, она представляет собой слегка более цивильную и приглаженную версию отца. Волосы у нее всегда аккуратно забраны, на кухне царит порядок, а приветливые манеры дамы со Среднего Запада США безупречны. Но не следует недооценивать маму, так как ее воля выкована из титана, а дарования весьма разнообразны. Эта женщина никогда не сомневалась, что ей под силу построить, сшить, вырастить, связать, починить, подштопать, выкрасить или задекорировать что угодно, если это было нужно ее семье. Мама нас стригла. Пекла нам хлеб. Она растила овощи, собирала урожай и делала заготовки. Она шила нам одежду. Принимала роды у наших коз. Она резала кур и подавала их нам на обед. Собственноручно она клеила обои и полировала пианино (купленное ею за пятьдесят баксов в местной церкви).

Нам не нужно было ходить к врачу: мама лечила нас сама. Она всем мило улыбалась, всегда и со всеми охотно сотрудничала, но при этом незаметно создавала собственный мир, творила его по своему вкусу.