Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

— Мебель, говоришь, открытка какая-то, ну, тебе виднее, девушка, — без улыбки, но и без вражды сообщила баба Катя. — Мне скрывать нечего, с Лешкой Лисицыных она поехала. Точно, с Лешкой, он это дело любит. Девки у него всякие, и наши, и чужие, всех не переберёшь, я потому заметила, что новая у него. Так что не к родным твоя-то поехала, а к Лексею… Я ведь что подумала тогда, грешным делом, кольцо у неё на руке, значит замужняя, а вон к Лешке… Гляди, муж-то разыщет, да как начнутся дела, не ровен час, до беды дойдет. Военный муж у неё, нет?

— Нет, не военный — потерянно отозвалась я. — Он в техникуме про электричество преподает.

Неожиданный поворот разговора несколько выбил меня из колеи.

— Ну вот, знала я ведь, что замужняя она, мы ещё с Грушаткой поспорили, про кольцо я наврала, хотела правду узнать, — призналась баба Катя. — Ты уж не обессудь, старые люди, они хоть и хитрые, а безвредные. Ещё знаю, что не за мебелем ты ищешь, волнуешься очень, история твоя нескладная, Бог тебе судья. Сама-то замужем?

— Нет уже, развелась давно, да вы не думайте, подруга она мне! — совсем уж нескладно выпалила я, старуха меня явно подавляла.

— Я-то не настырничаю, дело твое, — без удивления отозвалась баба Катя. — Вижу, что зла не держишь. Я-то сразу поняла, что не к добру Лексей барышню чужую к себе повёз, что у них там, не знаю, но не к добру. И ждала всё чего-то, а как ты пришла с открыткой своей, поняла, что врешь, что неладно там совсем… Ты смотри, девушка, поосторожнее.

Как отвечать на такие речи, я не знала совсем, поэтому молчала в, только зачем-то кивала головой.

— А Лешка у санатории живет» — продолжила баба Катя. — Две остановки это, так и спроси, где санатория, стройку он там наблюдает, при ней в караулке и живет, небольшая караулка и сараюшка при ней, на отшибе, ото всех домов отдельные, в другую сторону пойти надо. Я деревушку ту знаю немного, золовка там живет, бывала я у ней, и Лексея знаю, пустой он парень, зря ейный Коляня с ним водится, я уж ей говорила, Зинаиде-то, золовке. Ну да ладно, дело не мое, дело ваше, молодое, вы и разбирайтесь, как знаете. Только ты уж меня не выдавай, девушка, не говори, что бабка Катя направила, ладно? А то ведь мало что, а языки-то без костей… И так говорят, что у бабки Кати глаз плохой, такую, милая, напраслину болтают, что просто тьфу. Ну уж ты ступай, Бог о тобой, а старуху не выдавай.

С таким веселеньким напутствием я от бабули Лысенковых и выкатилась, даже благодарность несколько скомкала. Но, по-моему, бабуля Катя была не внакладе: сумела меня ошарашить, полностью расколоть и малость напугать, что, как я понимаю, доставило ей удовольствие. А любой талант более ценит оторопевших поклонников, чем бурные аплодисменты.

«Теперь в санаторию,» — твердила я себе, «теперь в санаторию…»

Тем временем ноги несли меня сами к автобусной остановке при станции. Мелькнула мыслишка, признаюсь, приостановить расследование, съездить в Москву и вернуться к Лешке назавтра или чуть позже, и не одной, а с Виктором, или ещё лучше, с Сережей на его тачке, а уж совсем на худой конец хоть с Валькой.

Мелькнула и пропала, потому что слишком близки казались «санатория» с таинственной «караулкой, да и глупо возвращаться с полпути несолоно хлебавши, когда разгадка так близка.

Уже не помню, как в нескончаемый дождь автобус довез меня до вожделенной остановки «Санаторий «Прожектор», бывшее Пересветово».

Поселка как такового практически не оказалось: только где-то у края обширного парка (в девичестве санаторий был известным подмосковным поместьем) стояли несколько деревенских домов, явственно возведенных в бытность имения санаторием.

Роскошная липовая аллея приоткрывала в перспективе фасад белокаменного классического строения, везде сквозь зелень мелькали бывшие флигеля, а с краю парка, подалее от меня, деревеньки и автобусной остановки за плотным забором обосновалась строительство.

Судя по виду недосооруженных строений, к основанию санатория была задумана модернизированная прививка для особо заслуженных отдыхающих. Над дощатым забором возвышались псевдоготические, вернее, псевдобалтийские башенки, крытые ярко-красной черепицей, ещё одно здание — размером поболее, так и осталось в стадии трех этажей на сваях, а остальное вообще не построилось.

Удивляясь самой себе, я, пересекала мокрый, как болото, парк по аллеям и как Бог пошлет, а думала почему-то не о таинственном Алексее, но упорно об охраняемой им стройке.

Символический, долгострой никак не хотел уходить из моего сознания. Скорее всего, дело происходило так: богатое ведомство, владеющее санаторием «Прожектор» в лучшие времена, лет эдак 5–7 тому назад начало пристраивать к историческому комплексу престижную добавку для руководящих сил среднего звена (высшее отдыхает в других местах), но задули свежие ветры перемен, ведомство вышло из фавора и решило на время законсервировать строительные амбиции, чтобы не дразнить гусей.

К тому времени кое-что успели возвести, а что-то просто бросили на полдороге. Строители ушли, увезли технику, а санаторное начальство наняло местного жителя Лешку присматривать за оставленной стройкой, добра, как я понимаю, там осталось немало.

Не успела я додумать суетных мыслей, как оказалась на пороге Лешкиной караулки, благо, баба Катя хорошо описала местность.

Дверь домика оказалась открытой, но заходить я не стала, поскольку услыхала, что из близкого сарая доносятся звуки известного жанра «в лесу раздавался топор дровосека». Я сделала вывод, что обитатель находится в сарае и направилась туда.

Очень деликатно я постучала в дверь и почти сразу в дверном проеме появилась затемнённая мужская фигура.

— Мне хотелось бы видеть Алексея,» — с ненужной официальной официальностью произнесла я.

— Я — Алексей,» — ответила фигура и выдвинулась из сарая под дождь.

На свету Алексей оказался парнем лет за 25, высокого роста, с худым, непримечательным лицом. Из толпы его выделила бы, пожалуй, лишь замкнутость выражения.

Несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга, потому что я панически искала и не могла найти хотя бы приблизительно подходящего стиля общения. К таким разговорам надо готовиться заранее, как к публичным выступлениям! Лешка был явно непрост, а я его совсем не знала, и так много от него зависело.

Молчание длилось непозволительно долго, пока я не решилась выговорить невнятное начало.

— У меня к вам дело, довольно деликатное…

— Кто вы? — неожиданно опросил Алексей. — И что вам нужно?

Однако интонация в Лешкином голосе прозвучала довольно сложная, и, отталкиваясь от неё, я вдруг обнаружила в его лице некоторую замученность.

Такие выражения лиц, страдальческие и почти потусторонние, характерны для редактора перед сдачей рукописи в набор. Состояние продолжительного стресса и полнейшей реактивности, готовности ко всему.

Далее следовал один мой сплошной позор. Кое-как я представилась и потащила Алексея в дом (на улице всё еще шел дождь), а хозяин вяло сопротивлялся, не желая впускать подозрительную гостью. Тем не менее я настояла, но под крышей дела пошли еще хуже.