Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

В дождь, в слякоть, за город, по раскисшим поселковым улочкам: грязь, глина внизу, вода сверху, и я прошусь в чужие дома, отряхивая на каждом крыльце намокший зонт!

Сразу пришли мысли о нецелесообразности идеи в принципе. Известно, что когда человек хочет, то ищет средств к исполнению, а когда не хочет, то объективных причин, чтобы не…

Я произвела над собою волевое усилие (Стыдно ведь, не правда ли? Но из песни слова не выкинешь, пусть Верочка меня простит.) и стала решительно собираться.

Облачилась в соответствии с погодой, взяла зонт, захватила несколько Верочкиных фотографий, её письмо на всякий случай и отбыла на станцию. На выходе из квартиры меня чуть было не остановил телефонный звонок, но я возилась с ключами у дверей и добежать в комнату не успела. ну и ладно, подумалось мне, не дай Бог, задержал бы кто-нибудь ненужным разговором.

Еще вечером я выяснила, что мне несказанно повезло по железнодорожной части: через станцию Тестовскую, в двух шагах от моего дома несколько электричек шли прямо до Марфино без пересадок, примерно раз в час. И то хлеб.

Правда обратного билета мне в Тестовской не продали, долго объясняли, что там уже другая дорога, поэтому обратный билет надлежит приобретать на месте, непосредственно в Марфино.

Дождь упорно лил, проворные капли ползли одна за другой по немытым вагонным стеклам в направлении обратном движению поезда, а я летела навстречу неведомым приключениям, сидя на жестком диванчике в полупустом вагоне.

Никакого плана действий у меня не было и в помине. Я лелеяла в воображении лишь первый отправной пункт: я выхожу в Марфино, иду в кассу, покупаю обратный билет и пробую в процессе расспросить кассиршу, не помнит ли она Верочку, затем показываю фотографии. А там как Бог пошлет, что подскажут обстоятельства и интуиция.

В кассах станции Марфино с первым пунктом я управилась, как по-писанному, только кассирша, конечно, ничего подобного не помнила. Всё равно я сказала ей спасибо и бросилась интервьюировать другую железнодорожную тётеньку, чья заметная форма мелькнула сбоку моего поля зрения. Женщину в форме я поймала за рукав, исправно изложила легенду, показала фотографии и почти слезно попросила напрячь память. Однако и в этом случае успеха я не добилась, хотя женщина, (ее звали тетя Поля) очень мне сочувствовала.

Тем не менее её сострадание к моим житейским мукам привело на непредвиденные пути, направило по иным дорогам вглубь подмосковных просторов, «навстречу испытаниям и открытиям», как было принято обозначать во второсортной школьной литературе, которой нас в детстве пичкали до тошноты.

После недолгого размышления тетя Поля произнесла речь, а мне запомнилось дословно, почти как «Памятник нерукотворный».

— Послушай, дочка, знаешь, что… Говоришь, в выходной день твоя подружка поехала сюда? Тут по выходным на платформе сидят бабки: вон баба Нина Родионова, баба Груша Гречухина и Лысенковых старуха. Цветочки продают, редиску там, укропчик, ягоды какие… Мы их не гоняем, и Костя, милиционер, не трогает. Старые они, а бойкие и глазастые, видят, чего надо и чего не надо. Все про всех знают, кто с кем пошел, кто к кому приехал. Может, тебе и подскажут. А девушки твоей, нет, здесь не видела, может, она в Нефтеналивном поселке? Так это на автобусе, ты туда поедь, если здесь не отыщешь, или в санаторию… Там, правда, мало кто живет, зато место тихое, сразу все тебе скажут, есть ли, нет ли. Стройка там, в санатории уж который год, всё строют и строют, берег испоганили, а какие места были — усадьба, богатая. Всё никак не выстроют. Ну да ладно, ты пока по старушкам пройдись. Не пропадать же открытке, когда её потом достанешь, мебелю эту, всё тебе было-было, ан вдруг пропадать стало, что ни год, то всё больше. Дела…

Далее тетя Поля показала на пальцах, где живут указанные старухи. Ещё она разрешила сослаться на неё, чтобы бабушки от порога не погнали взашей — мало ли кто тут бродит, а не всем вера есть.

Окрыленная хоть небольшим, но все-таки успехом, я истово поблагодарила тетю Полю и отправилась на розыски бабы Груши, бабы Нины и старухи Лысенковых (имя тетя Поля запамятовала).

Успех, хоть и маленький, я чувствовала в том, что нужно стучаться не ко всем подряд, а можно вежливо опросить старушек, потом перейти к членам их семей, может статься, они что-то присоветуют, и ходить по людям я буду не просто так, а заручившись рекомендацией соседей.

Только вот старуха Лысенковых без имени на первых порах меня беспокоила, как прикажете обращаться к ней? Бабуля, извините пожалуйста, как Вас звать? Оказалось, что тревожилась я напрасно. Визит к бабе Нине обернулся пустым номером, старушка лишь напоила меня чаем с необычайно вкусным, хотя и прошлогодним вареньем.

Но вот баба Груша Гречухина не только сообщила, что старуха Лысенковых оказалась моей тезкой, но и смутно припомнила Верочку.

Я разложила на кухонном столе пасьянс из Веркиных фотографий, и баба Груша начала вспоминать.

— Что вроде бы, не берусь точно сказать, стара стала, а барышню эту, может, и видела. Не то в клубе, не то у колонки с ведром, да нет, тогда бы знала уж, у кого она. На станции, говоришь, может и на станции, да нет, не путай меня, дочка, я сама лучше вспомню… У старых людей голова дырявая, нужно ниточку найти, за неё и потянуть, свою ниточку, особенную, глядишь, что и вытянется. Не на станции, у автобуса дело было, у автобуса я её видала, высокая она такая, в штанах ходит, в длинной кофте, серьги большие до плечей — нет?

— Да, баба Груша, да! — закричала я. — Я ей эти серьги прошлым летом из Пицунды привезла, белые такие, как тарелки, с зеркальцем посередине!

— Оно и заметно, по сережкам запомнила, больно чудные, — согласилась баба Груша. — Дак вот что я тебе скажу… У автобуса я твою кралю видела, ещё мы с Катюхой Лысенковой что-то про неё говорили, вроде Катюха заметила, с кем она поехала. Не буду врать, я не помню, но Катя вроде назвала, сказала: гляди, какую фрю подцепил, но вот про кого это она — не вспомню, она-то здесь всех знает, въедливая она Катька-то, мне не угнаться.

На том мы с бабой Грушей распрощались, не считая бесчисленных моих благодарностей.

Спасибо тете Поле, спасибо бабе Груше — хоть какой-то след Верочкин в Марфино отыскался. Есть всё-таки женщины в русских селеньях!

Излишне говорить, что к бабе Кате Лысенковой я неслась рысью, разбрызгивая грязь, как танк, и только твердила про себя: «Слава Богу, что дождь, хоть бы старушка никуда не ушла, пускай сидит дома, куда ей идти, старенькой, в такую ужасную погоду!»

Баба Катя Лысенкова встретила меня на застекленной верандочке, у обширного деревянного стола, она перебирала сухие травы. Вид у бабули соответствовал занятию, назвать её ведьмой я бы постеснялась, но на сельскую колдунью старушка походила сполна. Имелись в наличии и следы былой красоты, и общая опалённость облика, и пронзительный, без приветливости взгляд.

Я всё рассказала ещё раз, напомнила, что они с бабой Грушей что-то заметили, и разложила Верочкины фотографии среди пахучих трав. Бабушка Катя вроде признала Веру на фото, но без гарантии, сослалась на плохие глаза и неважную память, проявила достойную осторожность, однако открыла тайну личности.