Церемонии - Т.Э.Д. Клайн

– Это ваша земля, – сказал Фрайерс, – а не моя. Вы бейтесь с дьяволом. А я поеду домой.

Ну что же, Порот уже предчувствовал его предательство. Предыдущей ночью он говорил об этом с Деборой. Предупредил, что горожане разворачиваются и убегают при первом намеке на беду. В конце концов, у них нет Бога, веры в поддержку небес, которая могла бы их укрепить. Даже лучшим из них нельзя верить.

По крайней мере, Порот держался достойно и не стал ни спорить с Фрайерсом, ни умолять его остаться.

– Полагаю, вам виднее, как поступить, – сказал он, протягивая руку через стол и пожимая Фрайерсу пухлую ладонь. – Могу лишь пожелать вам всей возможной удачи, – Он говорил мягко и вел себя как положено истинному христианину, хотя на самом деле его охватил ужас, почти отчаяние. Издевательский голосок в голове повторил: «Всей возможной удачи». А потом прошептал: «Тебе конец».

– Любовь моя, – сказала Дебора, когда Фрайерс вернулся к себе в комнату, – значит, нам недостанет по крайней мере пятисот долларов. Как думаешь, не выйдет ли…

– Все это неважно! – отрезал он грубее, чем хотел. – Мы просто найдем деньги где-нибудь еще. Господь заботится о добродетельных.

Порот отправился вниз по склону к кукурузным полям, все еще размышляя об отъезде Фрайерса, и тут ему на глаза попалась деревянная коптильня между амбаром и ручьем. Фермер всегда избегал ее из-за спрятанного где-то внутри осиного гнезда, но теперь старое здание показалось ему вызовом, способом избавиться от яростного разочарования; так он мог сделать хоть что-то, чтобы очистить землю. Сарр взял в амбаре метлу и заглянул в небольшое помещение через полуоткрытую дверь, готовясь в любой момент отступить. К его удивлению, гнезда нигде не было видно. Только заглянув в темный дымоход, – теперь он никуда не вел, так сверху его давным-давно закрыли гонтом, – Порот заметил на балке под самой крышей бледно-серую массу, по форме и размеру напоминающую человеческий мозг.

Фермер тут же сообразил, что так просто сбить гнездо не выйдет; оно оказалось слишком недосягаемым. Добраться до него можно было только тем же обходным путем, что использовали насекомые: через приоткрытую дверь и вверх сквозь щель в потолке. Прекрасное место, чтобы прятать деньги, но у Поротов не было ничего ценного. Фермер без особой надежды ткнул метлой в дымоход, за что одна из ос тут же болезненно ужалила его в правую руку у основания большого пальца.

С решительным видом Порот ушел на заброшенное поле и принялся убирать камни, не обращая внимания на боль, но тут, как вестник к Иову, явился встревоженный Амос Райд и сказал, что тетку Сарра, Лизу Вердок, во время дойки ударила копытом корова и теперь женщина лежит при смерти. В невероятной тревоге они с Деборой сели в автомобиль и следом за Амосом поехали по дороге к городу, потом вверх по холму, к ферме Вердоков. Невероятно бледная тетя Лиза лежала без сознания на постели; ужасающее багровое вздутие у нее на виске казалось голодной тварью. Рядом сидели в изнеможении ее дочь Минна и несчастный Адам Вердок, который от горя едва мог говорить. И, видит Бог, за последнюю неделю на его долю и без того выпало столько несчастий, после того как скотина перестала доиться. Порот взглянул на лежащую без сознания женщину, и его охватил невыносимый ужас. На секунду его посетила мысль: «Если не отвезти ее в больницу, она умрет…» Но мысль эту явно подсказал ему дьявол, она была пережитком тех лет, что он провел в греховном мире вне общины. Теперь он знал, что молитва работает не хуже полированной хирургической стали.

И они погрузились в молитву. Все пятеро встали на колени вокруг постели и безмолвно молились почти час. И тогда Сарру раскрылась самая ужасающая тайна: в то время, пока остальные молились, он боролся со страхом потерять ферму, и издевательский голосок в его голове нашептывал: «Деньги… конец… прокляты!»

Из-за него священное собрание, которому он должен был посвятить себя со всей преданностью, какой достойна единственная сестра его отца, было осквернено. Вина лежала на нем одном. Он отыскал грех, но не под своей крышей, а в собственном сердце.

Сарр стоял в одиночестве, опершись на припаркованный за амбаром автомобиль. Он оглядел жалкие стебли кукурузы, которая уже стала жертвой всех возможных вредителей и до сих пор была ниже, чем полагалось к этому времени года, и впервые в жизни задумался о том, что будущее готовит для него, для Деборы, для всего Братства. Не покинул ли их Господь? Не запустил ли дьявол свои когти им в души? И если так, то чья это вина?

Порот с мрачным видом пнул землю у себя под ногами. Какая ирония, что в это воскресенье Братство собирается провести службу именно здесь! Это место совсем не подходило для благословений. Его земля была проклята.

* * *

Студент посмотрел на часы – ровно два часа дня – и открыл дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен». Включил свет, пересек небольшое загроможденное помещение и отпер шкафчик, где хранились рулоны линованной бумаги. Взяв чистый рулон, вернулся в основной зал, к постоянной выставке записывающих инструментов кафедры геологии, соединенных кабелями с вертикальным сейсмографом в подвале. Еще одним ключом студент отпер большой стальной шкаф и сдвинул тяжелое стекло, защищающее самописец от пыли и помех в помещении. Бумагу следовало менять ежедневно в одно и то же время, причем быстро. В 1979 году кафедра не сумела записать одно из крупнейших землетрясений за историю центрального Нью-Джерси из-за того, что студент замешкался с рулонами.

Когда молодой человек поднял тонкое металлическое перо, на бумаге осталась неровная закорючка, как будто округу слегка встряхнуло. Студент медленно повернул металлический барабан, вытянул предыдущий рулон, установил новый и закрепил край бумаги в металлических зажимах. Вернув на место перо, он вытащил из кармана ручку и написал на новом листе несколько слов: дата, время, затухание или сила сигнала и название сейсмографической станции – ПРИН, то есть Принстон. Потом закрыл стеклянную крышку и запер шкаф.

Поглядев на вчерашнюю запись, студент пригляделся к тонкой черной линии, которая проходила поперек всего листа, как будто чертила какой-то горный хребет. Да, тенденция началась еще в прошлом месяце и сохранялась всю неделю, и даже без триангуляции с другими станциями в Ламонтской сейсмической сети он, что означали эти линии: небольшие сотрясения чуть севернее центра штата.

Следующие полчаса молодой человек заносил данные в формы учета геологических исследований, потом убрал рулон с самописца в кладовку. Все еще проводя в уме вычисления, он направился по коридору к двери с надписью «К. Галлагер, руководитель», постучал дважды и вошел.

Внутри сидел не профессор Галлагер, а выпускник, нанятым кафедрой на лето. Он принял бумаги и принялся их разглядывать.

– Надо же, один и четыре. Немного повысилось, да?

Первый студент кивнул.

– Да, в среду было один и два. Сотрясения усиливались всю неделю. Мы не должны никому об этом сообщить?

Его товарищ потер подбородок.

– По инструкции, нам нужно написать отчет, только если показания будут выше трех, потому что такие сотрясения уже могут нанести какой-то вред. Иначе просто зря напугаем людей. – Он снова посмотрел на цифры и нахмурился. – Тенденция, разумеется, довольно интересная… Но тут трудно сказать заранее, то ли оно еще год продержится на один и четыре, то ли завтра уже затихнет. Кэл все равно не вернется раньше августа, а мне не хочется без него связываться с газетами. – Он открыл ящик стола и уложил туда бумаги. – Кроме того, – добавил он, возвращаясь к работе, – люди даже не замечают сотрясений слабее трех. Их чувствуют только животные.